Костёр 1969-11, страница 54— Хи-хи! Это же я!—закричала она. — Я вижу всю Лённебергу. Но папа не смеялся. Он поспешно спустил маленькую Иду на землю — Хи-хи!—сказала она. — Ой, до чего было весело: как тогда, когда Эмиль окунул меня в брусничное варенье! Она вспомнила тот случай, когда они с Эмилем играли в индейцев и Эмиль пихнул ее в большой медяный таз с брусничным вареньем, чтобы она стала крас- • нокожей, как настоящая индианка. И правда, Эмиль всегда заботился о том, чтобы Ида не скучала. Но никто ему за это не говорил спасибо. Наоборот! Схватив Эмиля за руку, папа как следует его встряхнул. — Что я говорила, — торжествующе сказала Лина, увидев, как папа Эмиля тащит мальчика в столярку, куда его обычно сажали за проказы. Эмиль извивался и кричал. — Она ведь сама хотела посмотреть Ма...ри...анне... лю...унд, — всхлипывал он. Ну разве это честно? Ведь никто никогда не говорил Эмилю, что маленькой Иде нельзя показывать Марианнелюнд. Разве он виноват, что она за всю жизнь не видела ничего, кроме Лённеберги? Эмиль ревел во все горло. Но только до тех пор, пока папа не запер дверь и не ушел. Тогда рев смолк. Б столярке было очень уютно. Там валялось сколько хочешь разных палок, и чурок, и досок, из которых можно было вырезать сколько хочешь замечательных вещей. Всякий раз, когда Эмиль после очередной шалости сидел в столярке, он вырезывал маленького смешного деревянного старичка. Старичков было уже пятьдесят четыре, и похоже было на то, что их станет еще больше, — Чихал я на их дурацкий праздник, — сказал Эмиль. — Пусть папа сам теперь вешает флаг, без л\еня! А я выстругаю новенького деревянного старичка и буду всегда злой и все меня станут бояться. Эмиль, конечно, знал, что его скоро выпустят. Долго его никогда в столярке не держали. «Будешь сидеть до тех пор, пока хорошенько не раскаешься в своей проделке, — обычно говорил папа, — и не вздумай приниматься за старое». Но Эмиль был настолько благоразумен, что редко повторял одну и ту же проделку дважды, он всегда придумывал новые. Теперь он стругал своего деревянного старичка и думал об истории с флагштоком. Много времени на это у него не ушло. Нечего голову ломать, лучше уж постругать всласть. Потом Эмилю захотелось выйти из столярки. Видно, там на празднике совсем о нем забыли. Он ждал и ^кдал, но никто за ним не приходил. Тогда Эмиль начал размышлять, как бы ему самому выбраться отсюда. «Может, через окошко?» Окошко было высоко, под самой крышей, но Эмиль без труда добрался до него по доскам, наваленным грудой у самой стены. Отворив окошко, Эмиль собрался было спрыгнуть вниз, но увидел, что земля сплошь поросла крапивой. Это ужасно — прыгать в крапиву! Однажды Эмиль уже лроделал такую штуку только чтобы попробовать, как она жжется. Теперь он уже знал как, и повторяться ему «е хотелось. — Я еще в своем уме,—сказал Эмиль, — нет уж, придумаю что-нибудь получше. Если тебе случалось бывать на таком хуторе, как Катхульт, ты сам знаешь, сколько там нагорожено всяких строений и пристроек. Стоит попасть на хутор — и сразу захочется играть в прятки. В Катхульте были не только конюшни, скотный двор, свинарник, курятник м свчарня, но и множество сараев, была там коптильня, где мама Эмиля коптила свою знаменитую колбасу, и прачечная, где Лина стирала белье, и еще два сарая, стоявших рядом друг с другом. В одном держали дрова и столярный инструмент, а в другом каток для белья и разную снедь. Эмиль и маленькая Ида любили по вечерам играть в прятки между всеми этими постройками. Конечно, там, где не было крапивы. Но сейчас Эмиль вообще не мог ни во что играть. Он сидел взаперти, и нельзя было выбраться отсюда, а все только потому, что маленькая площадка между столяркой и кладовой густо заросла крапивой. Вдруг Эмиль увидел, что окошко кладовой открыто, и ему пришла в голову необыкновенно удачная мысль, а ведь пустяк! Между окошками столярки и кладовой он положит доску и перелезет по ней. Ему порядком надоела эта столярка, и, вообще, он проголодался. Эмиль никогда долго не раздумывал. Он мигом перекинул доску из одного окошка э другое, и вот он уже ползет по ней! Это было небезопасно, потому что доска была тонкая, а Эмиль—тяжелый. «Если все обойдется, отдам Иде моего петрушку», — мысленно пообещал Эмиль. Доска под ним предательски потрескивала и, случайно взглянув вниз на крапиву, он испугался и потерял равновесие. — Помогите! — завопил Эмиль. Он чуть не свалился прямо в крапиву, но в последнюю секунду ему удалось зацепиться ногами за доску и снова вскарабкаться наверх. И вот он уже в кладовой. — Ерундовое дело, — сказал Эмиль. — Отдам петрушку Иде в другой раз... а может, он вообще сломался... ну, да я еще погляжу. Он пнул доску ногой, и она скатилась обратно в столярку. Эмиль любил во всем порядок. Подбежав к двери, он подергал ее за ручку. Дверь была заперта. — Так я и знал,—сказал Эмиль. — Но скоро они придут за колбасой и тогда... угадайте, кто тогда выскочит отсюда? Эмиль потянул носом воздух. В кладовке пахло чем-то вкусным. Значит, найдется, чем полакомиться. Эмиль внимательно огляделся. Точно, в кладовке было полно еды. Наверху, под самым потолком, нанизанные на жердь, висели копченые окорока и круги кровяной колбасы. Папа Эмиля обожал кровяную колбасу со шпи-гом и белым соусом. В углу стоял ларь с караваями чудесного душистого хлеба, а рядом — складной стол: на нем лежали желтые головки сыра, красовались глиняные кувшины со свежесбитым маслом. Позади стола примостилась деревянная кадушка с соленым шпигом, а рядом в большом шкафу мама Эмиля держала малиновый сок, маринованные огурцы, чернослив и свое лучшее клубничное варенье. А свою знаменитую колбасу она хранила в шкафу, на средней полке. Эмиль просто обожал эту колбасу. Праздник в Катхульте был в полном разгаре. Гости уже попили кофе со сдобными булочками, и теперь все сидели и ждали, когда у них снова разыграется аппетит, чтобы начать все сначала и отведать копченой грудинки, и салата с селедкой, и колбасы, и попробовать многое-многое другое. Тут мама как закричит: — Ой, мы совсем забыли про Эмиля! Бедняжка, он уж давно сидит в столярке! Папа тотчас помчался в столярку, а маленькая Ида следом за ним. — Ну, Эмиль, выходи! — крикнул папа, отворяя дверь настежь. Угадай, удивился он или нет? В столярке никакого Эмиля не было. — Он сбежал через окошко, плут этакий!—сказал папас 50
|