Костёр 1972-04, страница 22

И тут произошло удивительное. Гизи робко кивнула головой! Да, да! Она кивнула головой в знак согласия! А я ее еще подзадорил, я сказал:

— Не давай ей! Зачем девчонкам рыбий жир!

— Ну, ладно, — сказала мама. — Не жадничай, — и налила пол-ложки для Гизи.

А я приготовил кусок хлеба с солью, и когда Гизи, зажмурившись, выпила, тут же подал ей хлеб...

— Ну, как? Вкусно? — спросила мама.

И Гизи кивнула, улыбнувшись!

Так она начала пить рыбий жир.

Правда, у меня после этого случая немного болел живот. Я перестарался. Но это пустяки. Главное — Гизи научилась пить рыбий жир! Цель была достигнута, а это самое главное.

Ну, что вы теперь скажете про мою дипломатию?

Пятое письмо Воровскому

Я стоял и смотрел на Воровского, а в кармане у меня было новое письмо. Я ждал, когда уйдет дворник Ахмет, который подметал снег вокруг пьедестала.

Когда он, наконец, ушел, я показал Воровскому письмо, помахав им в воздухе, и спрятал у пьедестала в снег. Это было очень важное письмо, Вот оно:

«Здравствуй, дорогой Воровский! Я теперь настоящий дипломат, как и ты! Я заставил Гизи пить рыбий жир — не просто так заставил, а дипломатически! Я это все подстроил так тонко, что она ничего не поняла. А сама теперь пьет рыбий жир! Она его большими ложками пьет, каждое утро. Мама сказала, что таким образом я сдал экзамен на дипломата... Но это еще не всё: я еще стал членом МОПРа! Вот что важно! Вовка уже давно член МОПРа. Но Вовка пионер, они все моп-ровцы. А я не пионер. Я даже еще не октябренок. Вовка мне все время говорил, что я неорганизованный элемент. А теперь я тоже организованный. Не понарошку, а взаправду: отец записал меня в МОПР и купил мне красную книжечку. Ты знаешь какую: членскую. По этой книжечке надо взносы платить, две копейки в месяц. Можно и больше, но меньше уж никак нельзя. Пока за меня отец платит, потому что я еще не зарабатываю. Когда я вырасту, я заработаю и свой долг отдам. И дальше буду сам платить. Зато теперь я помогаю революционерам всего мира. И их детям, таким, как Гизи. Чтобы они могли к нам в гости ездить. И лечиться. Вовка сказал, что это здорово. Теперь мы с ним в одной организации. Ну, до свидания! С коммунистическим приветом! Юра».

Ищите женщину!

— Ну, что тебе подарить? — спрашивает в третий раз Зусман.

Он зашел к нам на чашку чая и вдруг пристал со своим подарком.

— Ничего не надо! — говорю я мрачно.

— Что с тобой, Юра? — мама смотрит на меня растерянно. Скоро лето, и Зусман хочет мне что-нибудь подарить. К лету...

— Молодой человек стесняется! — говорит Зусман.— Ну, так что тебе подарить?

— Ничего...

— В конце концов, это некрасиво! — сердится мама. — Слышишь? Надо быть вежливым!

Я молчу. Мне становится жарко. Они же ничего не знают! Эх! Если бы они знали! Они бы так со мной не разговаривали! И ничего Зусман не хотел бы мне подарить!

— Ничего! — говорю я отчаянно-мрачно.

— Это просто возмутительно! — говорит мама. — Сейчас ты пойдешь и встанешь в угол! Ну?

— Подождите! — говорит Зусман. — Он сейчас скажет! Правда, ты скажешь? Ты ко мне хорошо относишься?

— Хорошо! — говорю я.

— Ну, вот видишь! И я к тебе хорошо! Мы друзья?

— Друзья! — я смотрю в пол.

— Ну, так что тебе подарить?

— Ничего! — ору я. — Ничего! Ничего! Ничего!

И я начинаю плакать.

Мама встает со стула. Она берет меня за руку и ведет в угол возле окна, к батарее. Я иду, твердо сжав кулаки. Пусть будет так, но сказать я ничего не могу.

— Здрасьте-пожалуйста! — смущенно произносит Зусман. — Такая неприятность!

— Безобразие, а не неприятность! Постоит в углу и поймет!

— Напрасно, — говорит Зусман. — Не делайте этого! В конце концов, я ему и так что-нибудь подарю!

— Ничего подобного! — говорит мама. — Он не достоин никаких подарков!

Я мрачно стою в углу.

— Ну, извините, — говорит Зусман. — Я пойду... Никак не ожидал... Такая неприятность!

Он закрывает за собой дверь.

— Что это ты такое выдумал? — говорит мама. — Человека обидел! За что ты обидел Липу Борисовича?

Я молчу.

— Может, что-нибудь случилось?

Я молчу. Не могу же я сказать, что случилось! Это секрет! Страшный секрет!

— Не можешь сказать, что случилось?

— Не могу!

— Что-нибудь страшное?

— Страшное!

— Ну, тогда вот что: иди сюда и поговорим. Когда случается страшное, секретов у нас быть не должно. Именно, когда страшное. Ты понимаешь?

Я киваю головой.

Мама обнимает меня, я прячу мокрое лицо у нее на груди, и мне становится тепло. И немножко легче.

— Тебе легче?

— Легче.

— Расскажи-ка все, и тебе станет совсем легко. Рассказывай... Липа Борисович тебя обидел?

— Нет! Это я его обидел! — и я опять плачу.

Мама долго гладит меня по голове.

Наконец, я успокаиваюсь и рассказываю. Все, как было. Всю эту страшную историю. От начала до конца.

Дело в том, что у Зусмана много разных кусков материи, из которых он шьет костюмы. У него всегда весь стол завален этими кусками. И пол. И диван. Он мне пару раз давал ненужные куски. Я у него просил, а потом дарил Гизи. А она шила из них разные вещи для кукол. И вот один раз мы сидели у Зусмана: Гизи, Вовка и я. Зусман строчил на машинке, а мы сидели на диване. Вовка показывал нам новые картинки^ Рядом на диване лежал большой кусок материи: отрез. Большой кусок всегда называют отрез, отрез на костюм. Потому что он отрезан от еще большего куска. Гизи все время гладила его рукой. Я ее тихо спросил: тебе нравится эта материя? Она сказала шепотом: нравится. Я спросил: ты хочешь иметь такой кусок? Гизи кивнула. И тогда я сразу все решил. Я решил отрезать ей такой материи! Тайком, чтоб никто не видел. Я подумал — пустяки! У Зусмана много материи. Он и не заметит. Я отрезал большой кусок. На другой день, когда мы были с Зусманом вдвоем и он на минутку вышел из комнаты. Тогда я и отрезал! И спрятал на груди. А потом отдал его Гизи. Она страшно обрадовалась! И стала шить из него пальто для своей куклы. И еще что-то.

А в семье Зусмана получился скандал. Потому что Зусман открыл пропажу. У него не хватило на костюм. И он обвинил заказчика — что тот ему недодал мате-

20