Костёр 1972-07, страница 18
Валерий Воскобойников Рисунки Т. Соловьевой ЗЕЛЕНЫЙ ЧАЙ В поезде Ташкент — Красно-водск жарко. В каждом купе пьют зеленый чай. Пьют демобилизованные солдаты, планирующие свою жизнь, пьют пожилые мужчины — туркмены, узбеки, русские, солидно разговаривающие об этой жизни, пьют их жены и дети. Чай горячий, из пиалы его надо отпивать маленькими глотками. Проводник с раннего утра топит печь-кипятильник. Можно, слегка обжигая пальцы, набрать кипятку в свой чайник или термос. А проводник бросит в твою посуду щепоть заварки. Если попросишь, даст сахара. Хотя зеленый чай принято пить несладким. Один человек не пьет чай, и ему поэтому совсем плохо. Он мучается на верхней полке — на голове и на груди мокрые полотенца. Я высовываю из окна руку, и в ладонь упруго ударяет горячий ветер с мелкими крошками паска. В этом поезде мне надо проехать еще несколько часов, чтобы попасть в Песчано-пус-гыкную станцию, в Репетек-ский заповедник. От прикаспийского города Красноводска до самого Ташкента строили в царское время эту дорогу. Называлась она Транстуркестанской. Под жарящим солнцем через барханы вели ее русские солдаты. Хотели соединить с Россией большие города Средней Азии. Но это удалось не везде. Например, бухарский эмир изо всех ТАМ, ЗА БАРХАНАМИ, сил сопротивлялся российским порядкам. Он поддерживал на своей территории собственные, установленные более тысячи лет назад законы и не подпустил железную дорогу к столице — к древнему городу Бухаре. И пришлось рядом с одним городом строить другой — город Каган, с железнодорожным вокзалом и привокзальной площадью. И вот я еду по этой дороге и все беспокоюсь, нервничаю — не проехать бы мимо заповедника. А проводник — высокий, толстоватый узбек с круглым спокойным лицом все меня уговаривает: — Скоро приедешь, скоро. Попей чаю, хочешь? — Так где же мы едем? — Сейчас посмотрю расписание — скажу. Разъезд мы проехали, теперь станция Барханы, потом еще разъезд, потом Репетек, снова разъезд и станция Пески. Тебе какая нужна? — Репетек, — отвечаю я. — Попей чаю. Приедешь, позову. Соседнее купе — временный узбекский дом. На полу, на полках постелены пестрые одеяла. На одеялах сидят, лежат, стоят дети. С ними две женщины—их мамы — в полосатых платьях из яркого узбекского шелка. На сиденьице у окна примостился старик. В толстом халате, чалме. И вдруг я вспоминаю слова молодого продавца из самаркандского универмага. — Зачем сейчас халаты? Отсталые люди покупают халаты, — горячился продавец.— Хорошие костюмы шьют наши фабрики. Надо издать закон— пусть все носят эти костюмы. А вот сидит передо мной «отсталый человек», а на халате у него я вдруг вижу планку «За победу над Германией». Еще знакомая — зеленая в полоску — «За оборону Ленинграда». Это значит, что однажды в середине своей жизни он снял халат, чалму, надел гимнастерку, сапоги и вместе с другими мужчинами пошел оборонять мой город, защищать меня, маленького голодного мальчика, мою мать и бабушку, всех ленинградцев. В него стреляли, его много раз пытались убить, но он был сильнее и защитил от врагов меня и мой город. А потом он вернулся в свое селение, к своей семье, снял сапоги и гимнастерку, аккуратно сложил их и снова надел халат и чалму. Значит, в халате ему лучше, удобнее. Я так задумался и вдруг увидел проводника, бегающего по вагону. Первый раз проводник был взволнован. — Быстрей выходи! — он подбежал ко мне. — Репетек. Стоянка одна минута. НЕ ВСЕМ ИЗВЕСТНОЕ СЛОВО Около шестидесяти лет назад в Кара-Кумы, в маленькое селение казахов и туркменов, где юрты стояли вокруг |
