Костёр 1972-07, страница 51

ня ■ сторону леса, к скалам — только бы подальше от этого места.

— Прости, — шептал я или что-то шептало во мне, и, шатаясь, я удалялся в сторону чащи.

Как долго блуждал я среди сухого кустарника, не помню. Знаю только, что в конце концов я свалился между какими-то стеблями и тьма окутала мне голову.

Очнулся я уже в отцовском шатре, на мягких шкурах карибу, а надо мной склонилась мать. Она увидела, что я открыл глаза, и ее изможденное лицо осветилось улыбкой. Мать отбросила мне волосы со лба, потом подала мне миску с мясным отваром. По всему шатру распространился вкусный запах, и я почувствовал страшный голод.

Я жадно припал губами к глиняной посудине и пил, пил, ощущая, как тепло разливается по моему телу, и оторвался только тогда, когда на дне миски уже ничего не осталось. Веки мои отяжелели, словно все наши горы навалились на них, и я погрузился в сон.

Меня разбудил странный шум в селении. Я приподнялся на постели и попытался что-нибудь разглядеть в щели шатра, но как я ни напрягал зрение, ничего не удалось разобрать. Внезапно поднялась шкура у входа, и в шатер вошел мой друг Прыгающая Сова. Он был также истощен, как и все жители нашего селения. Его длинные ноги исхудали и сделались еще длиннее, а мускулы стали почти незаметными. Но когда он увидел меня сидящим на постели, в его глазах замелькали веселые искорки, и он резким движением головы отбросил назад прядь волос, свисавшую до бровей. Это был его характерный жест, это значило, что Сова доволен.

Он подошел к моей постели и присел рядом на корточки. Взял мою голову в ладони и прижал к своей груди. Я чувствовал щекой его выступающие ребра, покрытые одной кожей. Минуту мы молчали, обнявшись. Наконец Прыгающая Сова разнял руки и заглянул мне • глаза. Наши взгляды встретились, и радость прорвалась улыбками. Я был счастлив.

Не ожидая моих вопросов. Сова начал рассказывать о последних событиях в селении.

— Когда колдун вернулся с гор, где он был три дня м три мочи — один на один с духами, которых вопрошал о том, как спасти наше племя от голода, — ■ этот же день ты снабдил мясом самых слабых, спас детям матерей, матерям — детей, а сам исчез. Воины искали тебя в Большом лесу и только через два дня нашли лежащим без сознания в какой-то ложбине.

Сова немного помолчал, как будто еще раз переживал это событие, затем заговорил снова.

— Тебе повезло, что там не было гремучих змей, иначе наши глаза уже не увидели бы тебя. Еще три дня твой разум находился в Стране Тьмы, и только вчера ты пришел в себя. Теперь ты будешь здоров, Сат... Пока ты лежал без сознания, колдун рассказал нашим людям, какие два совета дали ему духи в горах. Во-первых, надо протанцевать Танец Солнца, во-вторых, уходить

на восток, к озерам и рекам — туда, куда переселились животные из этих мест. Вожди решили следовать второму совету. На Танец Солнца не хватило бы времени, люди наши слишком ослабели и, кроме всего, если бы Великий Дух, выслушав нашу просьбу, послал нам дождь, звери все равно так быстро не вернулись бы на старые места... Ты слышишь голоса в селении?

Я кивнул.

— Сейчас женщины сворачивают шатры и навьючивают лошадей. Уже сегодня ночью мы уходим на восток... Отец и колдун гордятся тобой. Горькая Ягода спел в твою честь песню — она останется в памяти нашего племени.

Я слушал Сову, разинув рот. Рассказ его звучал для меня, как шум водопада, переплетающийся с шумом прибрежных деревьев, в листве которых разговаривают духи.

«Значит, — думал я, — священная жертва, принесенная мной, была не напрасной. Мясо коня смогло подкрепить силы женщин и детей. Я сумел превозмочь боль моего сердца и этим поступком потушил пожар голода».

Сова, казалось, угадал мои мысли и не нарушил моей задумчивости ни одним словом.

Мои дальнейшие размышления прервал приход матери. Она села рядом и долго смотрела мне в лицо. Слезы медленно стекали по ее светлым щекам, точно капельки росы по лепестку цветка.

Я протянул ладонь и пальцами провел по лицу матери, и моя рука увлажнилась ее горячими слезами.

Я прижал ее ладонь к своим губам и почувствовал соленый вкус, но для меня это были самые сладкие и дорогие материнские слезы.

— Радость и гордость за тебя наполняют мое сердце, как осенние воды — высохшее русло реки. Пусть счастье сопутствует тебе на тропе твоей жизни, а Великий Дух пусть охраняет тебя своим щитом, сын мой,— шептала мать, плача.

Слова матери были для меня высочайшей наградой. По сравнению с ними песня колдуна в мою честь казалась ничем.

С помощью Совы я поднялся м вышел из шатра, а мать и сестра тем временем сворачивали меха, скатывали в трубку шкуры шатра. Вокруг еще стояли голые шесты, на них раньше повисали расцвеченные шкуры.

Шесты мы тоже забирали с собой, их верхние концы связывали крест-накрест над гривами коней. На нижних концах, упиравшихся в землю, укрепляли тюки, березовые каноэ — получались волокуши.

Самых слабых женщин посадили на лошадей, а детей положили на шкуры, укрепленные на шестах.

Меня также поместили на свернутом шатре, и, когда солнце зашло, племя двинулось на восток.

Мы избрали для передвижения ночь, чтобы избежать немилосердных лучей солнца, разящих, как вражеские стрелы.

49