Костёр 1972-10, страница 38

четыре эре. Повозки с лошадьми тянулись одна за другой, и он едва успел закрыть ворота, как тотчас надо было снова их отворять.

Все крестьяне, спешившие в Бакхорву, были в хорошем настроении, потому что ехали на аукцион, и охотно швыряли двух- и пятиэровые монетки в картузик Эмиля. А некоторые богатые крестьяне раскошеливались даже на десять эре, хотя, понятно, немедленно в этом раскаивались.

А торпарь из Кроки разозлился, когда Эмиль захлопнул ворота перед самой мордой его сивой кобылки:

— Чего затворяешь ворота! — закричал он.

— Надо же мне сначала их закрыть, чтобы потом открыть.

— Чего ж ты в такой день не оставишь ворота открытыми? — зло спросил хуторянин из Кроки.

— Что я, рехнулся? — ответил Эмиль. — Это нынче-то, когда мне впервые хоть какая-то польза от этих старых ворот.

Но торпарь из Кроки огрел Эмиля кнутом и не дал ему ни пол-эре.

Когда все, кто собирался побывать на аукционе, проехали через ворота Эмиля и больше неоткуда было ждать денег, Эмиль вскочил на Лукаса и понесся вскачь так резво, что в кармане его брюк загремели и застучали монетки.

Аукцион в Бакхорве был в полном разгаре. Люди толпились вокруг вещей, расставленных рядами во дворе. При ярком солнечном свете вещи казались совсем неприглядными. Посреди толпы на бочке возвышался аукционщик. Ему давали хорошую цену за сковородки и кофейные чашки, за старые деревянные стулья и еще неизвестно за что. Понимаешь, так вот и бывает на аукционе: кто-нибудь выкрикивает и объявляет аук-ционщику, сколько он хочет заплатить за какую-нибудь вещь, ну, а если найдется такой, кто хочет заплатить больше, то ему и достается кухонный диван или другая вещь, за которую идет торг.

Словно ветром всколыхнуло народ, когда на двор прискакал Эмиль верхом на Лукасе, в толпе зашушукались:

— Раз явился этот катхультский мальчишка, лучше, поди, ехать домой.

Эмилю не терпелось начать торговаться, да и деньжата у него завелись, так что было от чего голове пойти кругом. Не успев спешиться, он уже предложил три кроны за старую железную кровать, которая была ему нужна, как пятое колесо телеге. К счастью, одна молодуха предложила четыре кроны, и Эмиль легко избавился от кровати. Но он азартно продолжал набивать цену на все без исключения, и не успел опомниться, как стал обладателем трех вещей. Первой была выцветшая бархатная шкатулочка с мелкими голубыми ракушками на крышке — ну, она-то еще пригодится маленькой Иде. Второй была лопата, такая вот, с длинной ручкой, которой сажают хлебы в печь. А третьей— старая ржавая пожарная помпа, за которую во всей Лённеберге никто не дал бы и десяти эре. А Эмиль выложил двадцать пять и тотчас получил ее.

«Ой, спасите, зачем она мне!» — подумал Эмиль. Но ничего не поделаешь, хотел он этого или нет, помпа была его.

Пришел Альфред, взглянул на покупки Эмиля и рассмеялся.

— Владелец помпы Эмиль Свенссон, — сказал он. — На что тебе этот горшок?

— А если грянет гром и вспыхнет пожар? — ответил Эмиль.

И в тот же миг грянул гром, так во всяком случае сперва подумал Эмиль. Но это был всего-навсего папа Эмиля, который схватил сына за шиворот и тряхнул

так, что кудри Эмиля растрепались и разлетелись во все стороны.

— Ах ты, неслух! — крикнул папа Эмиля. — Что ты еще надумал?

А дело было так. Антон Свенссон спокойно прогуливался на задворках хлева и присматривал себе корову, когда примчалась запыхавшаяся Лина.

— Хозяин, хозяин, Эмиль тут и вовсю скупает помпы. Разве ему дозволено?

Папа не знал, что у Эмиля были свои деньги, и он подумал, что ему самому придется расплачиваться за все, что наторговал Эмиль. Поэтому не удивительно, что папа побледнел и затрясся, услыхав о пожарной помпе.

— Пусти меня! Я плачу сам!.. — кричал Эмиль.

Ему все же удалось растолковать отцу, как он добыл

свое богатство: всего-навсего открывая ворота в Кат-хульте. Папе Эмиля, конечно, понравилось, что Эмиль такой деловой. Но ему не понравилось, что Эмиль так не по-деловому сорит деньгами.

— О таких дурацких сделках я и знать не хочу, — сказал папа строго. Он потребовал показать ему все, что приобрел Эмиль. И очень расстроился, увидев покупки сына: старую бархатную ни на что не годную шкатулочку и лопату для хлеба — к чему она, когда дома у них своя хорошая. Дурацкие сделки! Хотя никчемнее всего, конечно, помпа.

— Заруби себе <на носу, что я тебе скажу! Покупать надо только самое необходимое, — изрек папа.

Может, он и прав, кто спорит, но как знать, что необходимо? Лимонад, например, необходим? Эмиль был убежден, что да. Огорченный отцовской взбучкой, он слонялся без дела, пока не обнаружил беседку среди кустов сирени, где продавали пиво и лимонад. Ох, уж эти хуторяне из Бакхорвы, всегда что-нибудь придумают. Из пивоварни в Виммербю они привезли несколько ящиков с пивом и лимонадом, чтобы напоить жаждущих на аукционе.

Эмиль как-то раз в жизни уже пил лимонад. И страшно обрадовался, когда до него внезапно дошло, что здесь продают лимонад, а у него полный карман денег. Подумать только, какая удача!

Эмиль попросил три кружки лимонада и выпил их разом. Но тут снова грянул гром. Неожиданно откуда-то опять вынырнул отец. Он схватил сына за шиворот и тряхнул так, что лимонадный газ, шипя, ударил Эмилю в нос.

— Экий неслух! Стоишь тут и распиваешь, раз уж в кои-то веки удалось подработать малость деньжат...

Но тут Эмиль разошелся не на шутку:

— Чего ты все злишь меня? — заорал он. — Нет у меня денег — я не могу пить лимонад! Есть у меня деньги — не моги пить лимонад! Когда же мне, черт возьми, пить лимонад?

Папа Эмиля строго взглянул на него.

— Запру ведь в столярке, когда вернемся домой!

И, не говоря больше ни слова, он исчез на задворках.

А Эмиль остался на месте. Он горько каялся. Он сам понимал, какой он плохой. Мало того, что нагрубил отцу, так еще — хуже некуда — помянул черта. Это ведь почти ругательство, а ругательства в Катхульте строго-настрого запрещены. Ведь папа Эмиля был церковным старостой, и все такое!.. Эмиль раскаивался це

36