Костёр 1972-11, страница 46

«Хорошо бы поскорее убрать эти бутылки из дому»,— думала мама, хлопоча на кухне. Фру Петрелль ожидали с минуты на минуту. Скоро на проселочной дороге раздастся стук колес. Но как ни странно, мать услыхала совсем другой звук — звон разбиваемого стекла, донесшийся от картофельного погреба.

Выглянув из окна, она увидела Эмиля. Он сидел на корточках и методично, сосредоточенно разбивал кочергой расставленные в ряд бутылки; во все стороны летели осколки, а вино лилось на землю.

Распахнув окно, мама закричала:

— Ради всего святого, что ты там делаешь, Эмиль? Эмиль на секунду оторвался от своего занятия и ответил:

— Выполняю клятву. Распространяю трезвость, начиная с фру Петрелль.

Малопримечательные дни из жизни Эмиля, когда он чинил не только разные мелкие проделки, но и совершал кое-какие добрые дела

Долго еще вспоминали потом в Лённеберге эту злополучную вишневку. Хотя маме Эмиля хотелось забыть о ней как можно скорее. Ни словом не обмолвилась она в своей синей тетради о том, что произошло с Эмилем в тот злосчастный день 10-го августа. История вышла просто ужасная, и мама не могла заставить себя ее записать. Но 11-го августа она сделала в тетради небольшую запись, и если ее прочитать без предварительной подготовки, то невольно вздрогнешь:

«Боже, помоги мне с этим мальчиком, но сегодня он, по крайней мере, трезвый». Так там и написано. И больше ни единого слова. Что тут можно подумать? Судя по этой записи, можно подумать даже, что Эмиль редко бывал трезв. Мне кажется, что маме Эмиля следовало бы рассказать, как все произошло на самом деле. Но, как уже говорилось выше, она, вероятно, не могла заставить себя это сделать.

В синей тетради есть и заметка от 15-го августа. Тогда мама записала следующее:

«Сегодня ночью Эмиль с Альфредом ходили за раками, они наловили 1200 штук, но потом, ясное дело, ох, сердешные вы мои...»

1200 штук, ты когда-нибудь слыхал такое? ■ Это чертова уйма раков, посчитай сам — и ты увидишь! Должна сказать, что Эмиль провел веселую ночь. И если тебе когда-нибудь приходилось ловить раков в каком-нибудь смоландском озерце темной августовской ночью, тогда ты знаешь, как весело промокнуть до нитки и каким необыкновенным кажется все вокруг. Темно, хоть глаз выколи, черный лес окаймляет озеро, и стоит такая тишина, что, когда бродишь у самого берега, слышно лишь, как шлепают по воде твои ноги. А если ты посветишь факелом, как это делали Эмиль с Альфредом, то увидишь, как кругом по каменистому дну ползают большие черные раки. И тебе только остается брать их рукой за спинку и одного за другим класть в мешок.

Когда Эмиль с Альфредом собрались на рассвете домой, раков у них было гораздо больше, чем они могли унести. Эмиль шел, насвистывая и распевая на ходу.

«Вот удивится папа», — думал он. Как бы то ни было, Эмилю всегда хотелось отличиться перед папой, хотя частенько это ему не удавалось. Эмилю хотелось, чтобы отец, проснувшись, увидел гору раков, которых они наловили. Сложив их всех в большой медный котел, в котором они с Идой купались по субботам, Эмиль поставил его в спальне рядом с папиной кроватью.

«Ну и крику будет, когда все проснутся и увидят моих раков», — подумал Эмиль. Радостный и усталый, он залез в кровать и уснул.

В комнате было тихо-тихо. Слышался только папин храп да легкий шорох ползающих раков. Такой, какой обычно бывает, когда ползают раки.

Как всегда, папа Эмиля встал очень рано. Лишь только стенные часы в комнате пробили пять, он сбросил одеяло, спустил ноги с кровати и посидел некоторое время, чтобы стряхнуть с себя сон. Он потянулся, зевнул, пригладил волосы и слегка пошевелил пальцами левой ноги. Однажды большой палец его левой ноги побывал в мышеловке, которую поставил Эмиль, и с тех пор палец по утрам словно окостеневал, и его надо было растирать. И вот, растирая палец, папа внезапно так завопил, что мама и маленькая Ида вскочили вне себя от страха. Они подумали, что палу режут. А на самом деле, в его палец, тот самый, что побывал в мышеловке, всего-навсего вцепился рак. Если когда-нибудь твой большой палец побывал в клешнях рака, ты знаешь, что там уютно примерно так же, как и в мышеловке, есть от чего завопить. Раки упрямые плуты, они вцепляются не на жизнь, а на смерть и щиплют все больнее и больнее: ничего удивительного, что папа Эмиля закричал.

Закричала и мама с маленькой Идой, потому что они увидели раков, сотни раков, кишмя кишевших на полу. Ну и крик стоял!

— Эмиль! — изо всех сил вопил папа, — он был очень зол, а кроме того — ему нужны были клещи, чтобы освободиться от рака. Но Эмиль спал, и его было не добудиться никаким криком. Папе самому пришлось прыгать на одной ноге за клещами, лежавшими в ящике с инструментами в кухонном шкафу.

И когда маленькая Ида увидела, как папа скачет по полу, а на большом пальце у него упорно болтается рак, у нее даже сердце защемило при мысли о том, какое зрелище проспит Эмиль.

— Проснись, Эмиль! — закричала она. — Проснись! Что ты увидишь!..

Но она тут же смолкла, потому что папа бросил на нее мрачный взгляд: он явно не понимал, что ее так забавляло.

Между тем мама Эмиля ползала по полу, собирая раков. Через два часа ей удалось собрать их всех, и когда Эмиль, наконец, к обеду, проснулся, он почувствовал только божественный запах свежесваренных раков, доносившийся из кухни, и радостно вскочил с постели.

Три дня в Катхульте шел пир: там ели раков, так что все отвели душу. Кроме того, Эмиль засолил множество раковых хвостиков и продал их в пасторскую усадь-

44