Костёр 1972-12, страница 50
Внук у него был, Салим-байвачча, мальчишка жирный и белый, точно гусеница шелкопряда. Ходил он в красивом халате, круглая шапка оторочена куницей. Соскучившись, бросал в меня комьями глины, я же не смел и увернуться. Бреду за овечьей отарой, одетый в дыры и заплаты, веревкой подпоясанный, — разве я завидовал тогда байвачче? Птице в небе не завидуют. На свете так было установлено: когда жарят шашлык, одним достается мясо, другим дым. Уж это si знал, эта премудрость была у меня записана — байскими палками на тощей спине. Овца, вот кому я завидовал! Попросишь хлеба, тебе дадут совет: «Подпоясайся потуже!» У овцы же еда — под копытом, соленая вода для нее — медовая вода, вся ее забота — жиреть. Правда, в конце концов с овцы снимут шкуру, но с бедняков и по семь шкур спускают богатые, властные. Так дожил я до ваших лет, наверно. Мои годы никто не считал. И вдруг наступили странные времена. Тревога вползла в богатые дома, бедные же просияли. На базаре, в чайхане люди повторяли друг другу: богатырь по имени Ленин прогнал белого царя. По его слову у богачей отбирают неправедно нажитое и все раздают неимущим: землю, скот, воду... Такие слухи достигали и моих ушей, но изо рта не выходили: Россия далеко, а Сирожид-дин-бай — на расстоянии взмаха плетки... И вот однажды ночью, в степи, на мой чабанский костер набрел незнакомец. От испуга я память потерял, такого он был необычного вида: лицо белое, как живот у лягушки, волосы цвета верблюжьей шерсти, и был он безусым, как я, мальчишка! Когда мой гость раскрыл рот, я думал, что раздастся шипение змеи, но он говорил по-нашему, вот что было чуднее всего, дети! И по нашему обычаю говорил сначала о том и о сем, не слишком задевающем слух. И лишь когда чай был выпит, ячменная лепешка съедена, а душа моя уже не сжималась от страха, он сказал о главном: — Меня послал к вам Ленин. Ты знаешь, кто это? Я боялся ответить: бай, даже когда его не было поблизости, замораживал мой язык! Наконец я осмелился: — Немного слышал. Люди по-разному говорят. А где правда? — Я расскажу тебе правду, — сказал тот человек. Как он говорил! Каждое его слово было молотом, сокрушающим все семь небес, в которые мы привыкли вёрить. Мне казалось: после лютой и бескормной зимы наконец-то настала весна! Поймете ли вы это, дети? «Эй, собакой вскормленный!» — прежде я не слышал иного оклика, и вдруг тебе говорят, что и ты человек, и для тебя это небо и этот простор степи! ...Должно быть, байские прислужники давно выслеживали этого приезжего. Ночь не прошла и полпути к утру, когда у моего потухшего костра заплясал взмыленный конь Сиро-жиддин-бая. Хозяин как бы не видел чужого, он занес камчу надо мной: — Болтаешь тут! А хозяйские овцы хоть подыхай? Незнакомец — правду сказать, силачом он не выглядел, — вскочил и заслонил меня собою. Он стоял и смотрел, и взгляд его остановил камчу бая на взмахе! Тогда я понял, как силен Ленин, если даже посланец его, безоружный, одинокий, заставил отступить самого Сирожиддина! Вы улыбаетесь, дети? Да, да, тогда я думал, что мой хозяин небо и землю держит в своей засаленной мошне! С той встречи я и веду счет своей жизни... Пошли скакать ее дни, как жеребята-двухлет-ки, и каждый приносил новые слова: ячейка, совет, колхоз, красная чайхана! Шипел, злобствовал наш мулла: «Землю и воду разделили, одно небо осталось!» — «Доберемся и до неба!» — отвечал я. Мулла пугал нас колхозом: «Будете спать по семьдесят человек под одним одеялом, заставят вас забыть веру отцов». Но мы разучились бояться и вступили в колхоз. А тот рыжий, что в степи меня встретил, слово партии нам нес, наш Федор-ака... Школа открылась. Плохо мне было в школе. Карандаш, как рыбка, выскальзывал из заскорузлых пальцев. Буквы прыгали перед глазами, привычными глядеть в степную даль. Дети смеялись надо мной, великорослым. Ушел я из школы. «Ты хочешь вступить в комсомол? — спросил меня Федор-ака. — А Ленин завещал комсомольцам: учиться, учиться, учиться!» Вернулся я в школу. Пером скрипел, зубами скрипел — учился. О тех годах писал наш поэт Амин Умари: Глаза батраков, чабанов, что невеждами прозваны были, Наполнились строками книг... Что мне открылось в этих книгах, куда они повели — это уже вторая страница повести моей жизни. На сегодня хватит и первой, не так ли?» — Так, так, — подсказала Мария Флегон-товна, делая знаки детям: устал ведь человек! ...Пятый класс сидел зачарованно. Перед ним была живая история! Рисунок Г. Ясинского 48 |
