Костёр 1972-12, страница 58

«ГУ/Ж w/tammi

Доктор долго смотрел на Эмиля.

— Сделаю, что смогу, но я ничего не обещаю!

Альфред лежал на столе, не подавая никаких признаков жизни. Но внезапно он открыл глаза и смущенно взглянул на Эмиля.

— А, ты здесь, Эмиль! — сказал он.

— Да, Эмиль здесь, — подтвердил доктор, — но теперь лучше ему ненадолго выйти, потому что сейчас я буду тебя оперировать, Альфред!

По глазам Альфреда было видно, что он испугался: не привык он к докторам и к операциям.

— Я думаю, он немного боится, — сказал Эмиль. — Может, лучше мне остаться с ним?

Доктор кивнул головой.

— Ну, раз уж ты справился и доставил его сюда, то справишься, верно, и с этим.

И Эмиль, взяв здоровую руку Альфреда в свою, все время держал ее, пока доктор оперировал другую руку. Альфред не издал ни звука. Он не кричал и не плакал: плакал только Эмиль, но так тихо, что никто этого не услышал.

у него в груди. Право же, это был один из тех дней, когда он очень любил своего папу.

А мама стояла рядом и лопалась от гордости.

— Да, он что надо, наш сынок! — сказала она, потрепав кудрявые волосы Эмиля.

Папа лежал, прижав к животу горячую крышку от кастрюли, это смягчало боль. Но теперь крышка остыла и ее необходимо было снова подогреть.

— Это я могу, — живо вскричал Эмиль, — я привык теперь ухаживать за больными!

Папа одобрительно кивнул головой.

— А ты можешь дать мне стакан сока, — сказал он маме Эмиля.

Да, теперь ему было хорошо, теперь ему оставалось только лежать и чтобы все за ним ухаживали.

Но у. мамы были другие дела, и прошло полчаса, пока она вспомнила про сок. Только она стала его наливать, как услыхала из комнаты дикий вопль. Кричал папа Эмиля. Ни секунды не мешкая, мама вбежала в комнату, и в тот самый миг крышка от кастрюли покатилась прямо ей навстречу. Она едва успела отскочить в сторону, но от испуга выплеснула сок, он брызнул на крышку. Крышка зашипела.

— Горе мое луковое, сколько времени ты подогревал крышку?! — спросила она Эмиля, который стоял перед ней в совершеннейшем смущении.

— Я думал, что она должна нагреться примерно как утюг, — сказал Эмиль.

Выяснилось, что пока Эмиль был на кухне и грел на плите крышку, папа задремал. А когда Эмиль вернулся и обнаружил, как мирно спит его папа, он, конечно, не захотел будить его, а осторожно сунул крышку под одеяло и положил ее отцу на живот. Да, неудачно вышло, сильно она нагрелась!

Мама Эмиля сделала что могла, желая успокоить мужа.

Эмиль смог вернуться домой с Альфредом только накануне рождества. Уже вся Лённеберга знала тогда о его великом подвиге, и все ликовали.

— Этот катхультский мальчишка всегда был мне по душе, — твердили все в один голос. — И отчего некоторые кляузничают про него! Все мальчишки озорники...

Эмиль привез маме с папой письмо от доктора, и там, среди всего прочего, были и такие слова: «Вы можете гордиться своим мальчиком». И мама Эмиля записала в синей тетради: «Боже мой, как это утешило мое бедное материнское сердце, которое так часто сокрушалось об Эмиле. И уж я позабочусь о том, чтоб все в Лённеберге узнали об этом».

Но какие же беспокойные дни пришлось им пережить в Катхульте! В то ужасное утро, когда обнаружилось, что Эмиль с Альфредом исчезли, папа Эмиля так расстроился, что у него заболел живот и ему пришлось лечь в постель. Он не верил, что еще когда-нибудь увидит Эмиля в живых. Но потом из Марианнелунда пришли вести, которые успокоили его. Но у него по-прежнему болел живот, пока Эмиль не вернулся и не ворвался в его комнату, чтобы отец увидел: вот он, снова дома.

Папа взглянул на своего сына, и глаза его заблестели.

— Ты хороший мальчик, Эмиль, — сказал он.

А Эмиль так обрадовался, что сердце подскочило

— Ничего-ничего, сейчас принесу известковой мази, — пообещала она.

Но папа Эмиля встал с постели. Он сказал, что боится лежать в постели теперь, когда Эмиль вернулся домой. Да и вообще пора поздороваться с Альфредом.

Что касается Альфреда, то он сидел на кухне, очень бледный, с рукой на перевязи, но радостный и довольный, а вокруг него в полном восторге хлопотала Лина.

Вместе с Кресой-Майей они начищали медную посуду: все горшки, и миски, и сковородки должны были блестеть и сверкать к рождеству. Но Лина уже не могла заниматься своим делом. Она суетилась вокруг Альфреда с тряпкой для чистки посуды в одной руке и с миской, где лежала сырная лепешка, — в другой. Она вела себя так, словно нежданно обнаружила в своей кухне золотой слиток. Маленькая Ида не сводила с Альфреда глаз. Она так пристально смотрела на него, будто не знала, в самом ли деле человек, который вернулся домой, их прежний Альфред.

Креса-Майя переживала одну из самых великих минут своей жизни. Не закрывая рта, болтала она о заражении крови. Альфред может радоваться, что дело кончилось так, как оно кончилось.

56