Костёр 1972-12, страница 57

*

было, в самом деле, ужасно, и мало-помалу мужество начало ему изменять. Подумать только, а что если папа был прав, когда сказал: «Ничего не выйдет, Эмиль, ты же знаешь, что ничего не выйдет!»

Лукас тоже потерял свой задор. Все труднее и труднее становилось ему вытаскивать сани, когда они застревали. А под конец случилось то, чего все время боялся Эмиль. Сани внезапно рухнули вниз, и Эмиль понял, что они очутились в канаве.

Да, они очутились в канаве, да там и застряли. И как Лукас ни надрывался, ни тянул сани, и как ни тянул и ни толкал их Эмиль — у него даже кровь пошла из носа, — ничего не помогло: сани как стали, так и остались стоять.

Тут на Эмиля напало такое бешенство, он так разозлился и на снег, и на сани, и на канаву, и на все вместе взятое, что точно ума решился. Он поднял вой, похожий, должно быть, на вой первобытного человека. Лукас испугался, Альфред, быть может, тоже, но в нем не было заметно никаких признаков жизни. Внезапно Эмилю стало страшно.

— Ты жив еще, Альфред? — боязливо спросил он.

— Не-е, теперь я, верно, умер, — хриплым, странным и каким-то страшным голосом ответил Альфред.

Вся злость у Эмиля прошла, и осталось только горе. Он почувствовал себя таким одиноким. Хотя там, в санях, и лежал Альфред, он был совсем один и некому было ему помочь. Эмиль не знал, что ему теперь делать. Охотнее всего он лег бы в снег и заснул, чтобы ничего больше не видеть.

Но неподалеку, у дороги стояла усадьба, та самая, которую Эмиль называл «Блины». И вдруг он увидел, что на скотном дворе светится огонек, и в нем затеплилась маленькая надежда.

— Я схожу за помощью, Альфред, — сказал он.

Альфред не ответил, и Эмиль пошел. Он пробивался сквозь глубокие сугробы, и когда ввалился на скотный двор, то походил на снежную бабу.

На скотном дворе был сам хозяин «Блинов». И он очень удивился, увидев в дверях катхультского мальчишку, засыпанного снегом, залитого кровью, лившей из носа, и слезами. Да, Эмиль плакал, он не мог удержаться от слез, он знал, какого труда ему будет стоить заставить хозяина «Блинов» выйти в снегопад на дорогу. Он был строптив, этот Блинопек, но он все-таки понял, что это необходимо, и отправился с лошадью, веревкой, разными инструментами и вытащил сани из канавы, хотя все время что-то злобно бормотал про себя.

Будь у хозяина «Блинов» хоть какая-нибудь совесть, он, вероятно, попытался бы помочь Эмилю добраться до Марианнелунда, но он этого не сделал. Эмилю с Лукасом пришлось своими силами продолжать свой тяжкий путь, пробиваясь сквозь сугробы. Оба устали, двигались все медленнее и медленнее, и настал час, когда Эмилю пришлось сдаться. Он был больше не в состоянии что-либо делать. Он не мог даже приподнять лопату.

— Не могу больше, Альфред, — сказал он и заплакал.

До Марианнелунда оставалось лишь несколько километров, и глупо было сдаться, когда они уже так близко.

Альфред не издал ни звука. «Наверное, помер», — подумал Эмиль. Лукас стоял, склонив голову, и вид у

него был такой, будто ему стыдно. Даже и он ничего больше не мог.

Эмиль сел на облучок, да так и остался сидеть. Он тихо плакал, его засыпало снегом, а он не шевелился. Конец всему и пусть метет сколько угодно, — больше его ничто не интересовало.

Он дремал, ему хотелось спать. Он хотел уснуть, сидя на облучке, невзирая на весь этот снег. «Как хорошо!» — подумал он.

...Кругом уже не было никакого снега и никакой зимы. Стояло лето. Они с Альфредом спустились вниз к Кат-хультскому озеру и купались. Альфред хотел научить Эмиля плавать. Смешной Альфред, разве он не знает, что Эмиль уже умеет плавать? Ведь Альфред сам научил его много-много лет тому назад, разве он забыл? И Эмиль показал ему, как хорошо он умеет плавать. А потом они вместе плавали, плавали без конца и заплывали все дальше. И в воде было так чудесно, и Эмиль сказал: «Ты и я, Альфред!» И он ждал, что Альфред, как обычно, ответит ему: «И я так думаю, ты и я, Эмиль!» Но вместо этого послышался звон колокольчиков. Нет, он явно ослышался. Какой может быть звон колокольчиков, когда купаешься?

С трудом разомкнув глаза, Эмиль вырвался из своего сна. И тут он увидел снегоочиститель! Сквозь метель шел снегоочиститель. А тот, кто вел машину, во все глаза смотрел на Эмиля, словно увидел привидение, а не засыпанного снегом мальчишку из Катхульта, что в Лённеберге.

— А что, дорога расчищена до самого Марианнелунда? — живо спросил Эмиль.

— Да, — ответил тот, кто вел машину. — Успеешь, если поспешишь. Через полчаса будет та же беда!

Но и получаса Эмилю было достаточно.

Приемная доктора была битком набита людьми, когда туда ворвался Эмиль. Доктор как раз высунул голову из кабинета, чтобы взглянуть, кто на очереди к нему лечиться. Но тут Эмиль заорал так, что все подскочили:

— В санях во дворе Альфред! Он помирает!

Доктор был неглуп. Он позвал двоих, стариков, из

тех, кто сидел в приемной, они внесли Альфреда в дом и положили его на операционный стол.

— Старики и старухи, ступайте по домам! Я займусь серьезным делом!

Эмиль рассчитывал, что Альфред поправится почти в ту же самую секунду, когда явится к доктору, но, увидев, что доктор покачал головой примерно так же, как Креса-Майя, он испугался. Подумать только, а что, если уже поздно, что, если нет средства вылечить Альфреда? Стоило подумать об этом, как ему стало невыносимо больно, и, глотая слезы, он подступил к доктору:

— Ты получишь мою лошадь, если вылечишь его... и моего поросенка тоже, только вылечи! Как думаешь, что-нибудь получится?

55