Костёр 1976-03, страница 60

Как я завидую тем, кому еще предстоит прочесть «Вруна», «Ивана Иваныча Самовара», «Охоту на хорька»... Или тем, кто будет читать, подпрыгивая от неудержимого смеха, сказку о короле, который сел пить чай с яблоками, и что из этого вышло.

Из дома вышел человек с дубинкой и мешком.

И в дальний путь, и в дальний путь

отправился пешком...

Когда сегодня припоминаешь эту песенку, которую давным-давно сочинил Даниил Иванович (а он читал ее нараспев, на собственный мотив) — то так и видишь его размеренную, пружинящую походку путешественника, пристукивающего увесистой палкой в ритм широким шагам.

Да и одевался он как подобает путнику-пилигриму — в удобный походный костюм, сшитый по собственному проекту.

Мы часто видели его в журнале «Чиж».

Однажды мне, художнику-редактору журнала, принесли рисунок для зимнего номера. Морозное солнечное утро. Из заснеженной избушки выбегает мальчуган, становится на коньки и ловко скользит по поверхности льда... Ниже художник изобразил, как мальчик, докатив до крутого берега, вскакивает на лыжи и мчится через засыпанный снегом лесок...

Рисунок был узкий и занимал по высоте как раз половину страницы. Я показал эту славную картинку Хармсу, сидевшему за столом напротив, и попросил его придумать какой-нибудь веселый стишок, ну, хотя бы о том, как полезен зимний спорт. Рисунок Хармсу понравился.

Вечером мы ехали с ним в гости, разговаривали о том о сем, сидя в холодном автобусе... Вдруг на остановке Даниил Иванович умолк, вынул из кармана свою красивую записную книжечку и вписал туда меленьким почерком четыре слова:

болото — очки — дощечки — крючки.

Я и подумать не мог, что у него в эту минуту сложилось уже готовое стихотворение, да еще какое!

В полдень следующего дня на редакторском столе лежали эти стихи, прекрасным образом дополнившие рисунок.

Они назывались:

ЧТО ЭТО БЫЛО?

Я шел зимою вдоль болота В галошах,

в шляпе

и в очках Вдруг по реке пронесся кто-то На металлических

крючках. Я побежал скорее к речке, А он бегом пустился в лес, К ногам приделал две дощечки, Присел, Подпрыгнул И исчез.

И долго я стоял у речки, И долго думал, сняв очки: «Какие странные Дощечки И непонятные Крючки!»

Это очаровательное, так искусно выполненное стихотворение запомнилось мне в один миг и на всю жизнь. Трудно сказать, сколько раз я читал его очень многим детям как веселую загадку. И всегда и везде «дощечки и крючки» встречали самый радостный отклик.

Стихи и картинка были напечатаны, только художнику А. А. Успенскому пришлось срочно дорисовать над заголовком нелепо удивленного человечка в очках и в галошах, похожего на человека в футляре.

Никогда уж потом я не встречал другого такого увлекательного, бесконечно веселого фантазера, каким был Даниил Иванович Хармс.

57