Костёр 1976-11, страница 52

ный альбом с незавершенными рисунками: с другой — разглядывая рисунки, я не мог отрешиться от мысли, что это зеркало не слишком триумфального моего выступления перед ребятами.

Позже, в издательстве «Детская литература», я видел книжные иллюстрации Пахомовэ, исполненные в различной технике. Всюду чувствовалось, что художник не просто рисует, а истово, с полным душевным напряжением творит свои произведения.

Раскрыв книжку Г. Кругова «Коса» (1929 г.), я долго не мог отвести взгляда от написанной акварелью фигуры крестьянина. Лица человека не видно — он шагает с косой по лугу, удаляясь от зрителя. И казалось бы, художник теряет в изобразительных возможностях, повернув центральную фигуру рисунка к нам спиной. Но ничего подобного не случилось, никаких художественных утрат. Наоборот, облик крестьянина в этом ракурсе заговорил о себе с особенной силой!

Рисунки Пахомова выразительны, в каком бы жанре он ни искал себя. Но высокой поэзии в своем творчестве художник достиг, конечно, в рисунке карандашом.

Любопытно, что он сам сначала этого не понимал, считая, что карандаш пригоден лишь для черновых заготовок для будущих «настоящих» работ. Но счастливая встреча — более зрелые и опытные художники В. В. Лебедев и Н. Н. Тырса как бы за плечи взяли молодого собрата по искусству и повернули его лицом к самому себе: «Карандаш — вот твой инструмент художника, в штрихе карандаша твоя сила и творческая самобытность!»

Однажды, перелистывая в издательстве только что сданную мною рукопись норой книжки, Алексей Федорович сказал:

— Мне ;вой «Мальчик с противогазом» нравится. Хочешь, я сделаю рисунки?

Предложение Алексея Федоровича меня и обрадовало и несколько смутило. В своих книжках для детей я обычно изображал, опираясь на опыт своей жизни, советского человека в бою или в труде, — герои моих книг были люди взрослые, — а малыша я изобразил едва ли не впервые, и мне было лестно, что художник Пахомов обнаружил в ней материал для собственного творчества.

И на вопрос «Хочешь ли?» я тут же ответил:

— Конечно, хочу. Ты, Алексей Федорович, никогда еще меня не иллюстрировал.

И Пахомов щедро украсил книжку великолепными карандашными рисунками. Для двадцати пяти страничек текста он сделал одиннадцать полосных иллюстраций: здесь и дети, и мама, и могучая лошадь-битюг из конюшни во дворе, и инструктор Осоавиахима.

Встретились мы после этого спустя пять лет. Был морозный день конца 1944 года. Шагаю с костылем после перенесенного на фронте ранения по набережной Невы — и вдруг у Прачечного моста через Фонтанку вижу нахохлившегося. в тулупе, человека с мольбертом. Перед

„ЗА ВОДОЙ", 1941 г.

ним — угол заиндевевшей решетки Летнего сада, а правее — уходящая вдаль гранитная набережная, ослепительно-белый простор Невы и вдали — легкие, как бы полупрозрачные силуэты стрелки Васильевского острова, Ростральных колонн...

Рисует. Заглянул в лицо — да это же Алексей Федорович!

Дружеские восклицания с обеих сторон... «Ты как?» — «А ты как?» На морозе не разговоришься. Коротко осведомились друг о друге, и я пошел своей дорогой. Запомнилось, что Алексей Федорович, рисуя, воевал со своими перчатками, то стягивая их зубами с рук, то опять сердито надевал: досадовал, что голые пальцы коченеют и плохо держат карандаш.

В 1956 году в Ленинграде возобновился один из старейших наших журналов для ребят «Костер». Я был назначен главным редактором. Попросил Алексея Федоровича помочь журналу в его становлении, он согласился и вошел в состав редколлегии «Костра».

Находил Алексей Федорович время и для того, чтобы задумать и выполнить для журнала интересную обложку или проиллюстрировать текст понравившейся ему повести, рассказа.

Большой был художник Алексей Федорович Пахомов, но, кажется, только сейчас, после его смерти, мы начинаем видеть его в полный рост...