Костёр 1977-02, страница 37

Митя даже головой помотал, чтобы прогнать эту жуткую картину, а потом взял кружку с молоком, разом выпил и, не вытерев молочных усов, с полунадеждой, с полусомнением спросил:

— Да-а, ты-то вот к отцу побежишь, а я к кому?

Саша оживился:

— Так к лейтенанту же Бабушкину! Он же тебе привет прислал! Он тебе и тогда привет прислал, и еще, может быть, собирается прислать. Но в случае чего отец и двоих примет... Жалко, что ли?

И чтобы не дать Мите отступиться, Саша решил пустить в ход запретный, но верный прием. Он отвернулся, нарочито громко вздохнул:

Что ж, конечно... Если трусишь, я тебя не зову.

Этот коварный вздох решил все. Принять обвинение в трусости Митя не мог. Он подумал, помолчал и тихо произнес:

— Ладно. Как ты, так и я. Когда бежать-то?

Бежать решили в самую полночь, когда первый раз пропоет петух Петя Петров.

— Нет лучшего сигнала для побега, чем петушиный крик, — сказал Саша.

А перед тем, как интернат уснул, перед самым отбоем, к ним в спальню приходил Фила-тыч. Они слышали его, но не видели. Еще до того, как открылась дверь, они закутались в одеяла с головой, притворились крепко спящими. Филатыч потоптался у кроватей, поскрипел половицами, сказал негромко вслух: «Пущай спят, завтра поговорю!» — и ушел.

— Слыхал? — высунулся наружу Саша. — Слыхал? Завтра опять с ним беседовать придется.

— Отвечать придется, — вздохнул Митя и теперь сам сказал: — Скорей бы Петя Петров пропел.

А потом Саша и Митя лежали под одеялами и слушали, как дежурные принесли в спальню и поставили им на тумбочку ужин; потом слушали, как в спальню пришли bcq остальные мальчики и, стараясь не мешать «больным», стали потихоньку укладываться. Видно, Павла Юрьевна их строго предупредила, а то бы еще целый час тут раздавались писк, возня. Малыши бы шлепали друг друга по головам подушками, кисли от смеха, перебегали с кровати на кровать, а потом бы вдруг кто-нибудь сказал: «А вот у нас дома до войны...» — и все бы сразу притихли, но все равно долго бы не спали — почти не дыша, не перебивая, слушали...

Но сегодня все угомонились быстро. Только в ближнем от Мити углу немножко пошептался со своим соседом Егорушка.

— У меня завтра день рождения. Мне Митя дудочку обещал сделать.

— Какой тебе день рождения!—ответил сердито сосед. — Какая тебе дудочка, когда кругом больные! И Митя болен, и Саша болен, и Зорька в конюшне под тулупом больная.

Егорушка озадаченно помолчал, подумал, потом почти громким голосом сказал:

— Так ведь день-то все равно будет!

— Будет, будет, — согласился сосед. — Молчи, а то Павла Юрьевна придет.

Малыши затихли, но Егорушка еще долго ворочался, видно, переживал: будет у него завтра день рождения или опять не получится?

Митя тоже переживал. В голове у него теперь все перепуталось: и Зорька, и жеребеночек, и Егорушкина дудочка, и далекий корабль. Митя устал от этих переживаний и незаметно уснул.

Сколько он проспал — неизвестно. Может, три минуты, а может, три часа. Разбудил его Саша.

— Вставай, Петя Петров кукарекнул.

Митя открыл глаза, увидел в окне светлую

холодную луну и сразу вспомнил, что вот сейчас, прямо в эту минуту надо вылезать из теплой постели и выходить в ночь, в тьму, бежать под этой стылой луной неведомо куда,— и ему сделалось жутко.

Но Саша прошептал:

— Дрейфишь?

Митя свесил голые ноги с кровати и стал одеваться.

Саша куртку уже натянул и теперь засовывал в карманы хлеб, спрятанный в тумбочке во время ужина.

— Провиант на дорогу. Хорошо, что сберегли. Айда?

Осторожно ступая босыми ногами по гладким, прохладным половицам, они выскользнули в темный коридор. Саша остановился возле комнатушки Павлы Юрьевны, приложил ухо к двери. Там было тихо, и мальчики принялись ощупью разыскивать на вешалке свою одежду. Пальто и шапки нашарили сразу, а валенок под вешалкой не было. Там ничьих валенок не было.

— Вот так раз, — едва слышно выдохнул Саша.

Но Митя сообразил:

— Так мокро ведь было. Вся обувь на кухне сушится.

Пришлось открывать дверь на кухню. Дверь, к счастью, не заскрипела. Вышла заминка только с самими валенками. На теплой плите их стояло так много, что выбрать впотьмах свои было невозможно.

— Натягивай любые, — скомандовал Саша,— лишь бы по ноге пришлись. Теперь все равно.

— Теперь все равно, — согласился Митя.

И вот они сняли в сенях с двери тяжелый

крюк, тихонько вышли на крыльцо, и навстречу им хлынул холодный лунный свет, протянулись по синему снегу резкие тени сосен, обступила тишина.

Мальчики замешкались у крыльца. Но тут к ногам их упала сухая сосновая шишка, бег-

33