Костёр 1977-10, страница 9
Громкий крик «Командира долой!», подхваченный всей командой, был слышен на рейде всей эскадре. Ныне об этом нарушении дисциплины производится следствие военно-морским следователем. Об изложенном довожу до сведения департамента полиции. Полковник ВЕЛЬСКИЙ». ТЕЛЕГРАММА «Морскому министру Бирилеву 11 ноября 1905 г. Настроение в командах ненадежное, появились признаки его на «Очакове», «Пантелеймоне» и в дивизии при направлении из Севастополя центральной революционной пропаганды: ожидаем бунта. Нужны крайние меры. Начались сходки тысячи по две матросов и солдат— агитация идет за освобождение от суда матросов «Потемкина». Арестовать тысячи нельзя, на действие оружием против них рассчитывать тоже нельзя, чувствую, что с арестами и при действии оружием восстанет весь флот. Необходимо не медля ни одного дня усилить войска, так как на здешние положиться нельзя. Главный командир Черноморского флота вице-адмирал ЧУХНИН». На „Очакове" Утром одиннадцатого ноября светлый трехтрубный крейсер отвалил от заводской стенки и взял курс в открытое море. Еще не одетый в броню, еще достраиваемый, способный пока что выжать только 8 узлов из 22 запроектированных, еще полностью не укомплектованный командой, крейсер «Очаков» шел в море, чтобы опробовать башенные орудия. День был солнечным, зыбь на море не превышала двух баллов. Стрельбы проходили превосходно, но стоящий на мостике мичман Каза-ринов заметил, что команда сильно возбуждена: то один, то другой матрос бросал недовольный взгляд в сторону командира крейсера Гли-зяна, люди собирались в кучки и перешептывались, словно ожидая какого-то сигнала. Каза-ринов решил доложить об этом старшему офицеру крейсера капитану второго ранга Скалов-скому, который пользовался большим авторитетом у команды. — Я тоже это заметил, — проговорил Ска-ловский, взглянув на командира. В маленьком толстозадом Г'лизяне, в его смуглом большом лице, чуть ли не половину которого покрывали черные бакенбарды, было что-то обезьянье, но не безобидное, а злое, жестокое. С первых дней он за пустяки ставил матросов под ружье, и бедняги часами стояли не шелохнувшись на ветру с тяжелым мешком песка на шее. Когда Скаловский попытался его образумить, произошла стычка, после которой Скаловский подал рапорт об уходе, о чем стало известно команде. Восьмого ноября машинная и кочегарная команды впервые оказали командиру неповиновение, отказавшись разойтись, а в ответ на угрозу из толпы послышались возгласы: «Нам уже хуже не будет... Сами знаете, почему старший офицер от нас уходит...» Затем кто-то крикнул: «Долой командира!», и крик этот, подхваченный сотней глоток, разнесся над всем рейдом. На следующее утро вся команда крейсера ответила гробовым молчанием на приветствие командира, а затем, самовольно собравшись на шканцах, стала выкрикивать: «Долой командира!» Прибывший через час военно-морской прокурор Крамаревский выслушал от матросов ряд претензий на грубое обращение со стороны многих офицеров, в особенности командира, и на плохое питание. — Хорошо, хорошо, — проговорил Крамаревский,— с этим я разберусь, а вот почему вы нарушаете устав, проводите сборища на корабле? — Ваше благородие, — обратился к прокурору машинист Гладков, — сами знаете, какая сейчас жизнь пошла. Матросы тоже люди, тоже интересуются царскими указами, но нам никто ничего не рассказывает. Если бы господа офицеры нам все правильно разъяснили насчет свобод, разве ж мы бы митинговали? Скаловский уже давно заметил, что этот матрос пользуется у команды особым авторитетом. Его давно следовало списать с корабля, но он был толковым механиком, с такими матросами по доброй воле не расставались, без таких корабль не корабль, а металлическая коробка, начиненная механизмами. И Гладков, конечно, хитрил, прикидываясь перед прокурором простачком, сам-то уж он, наверное, хорошо во всем разбирался и, наверное, знал о том, что Чухнин запретил всякие-разговоры о манифесте, все еще не зачитанном на кораблях. И поэтому Крамаревский смутился, промямлив в ответ на выпад машиниста, что он с этим разберется. — Есть только один способ успокоить команду— это проявить внимание и человечность. Сегодня вечером мы должны отвлечь людей, — беря мичмана Казаринова за рукав, тихо проговорил Скаловский.— У меня для этой цели есть дневник японского офицера «Акацуки». Дневник так и дышит азиатской ненавистью к русским. Авось пробудим в них патриотизм, что вы скажете? — Попытка не пытка, — сказал Казаринов. В 3 часа крейсер вернулся в гавань и стал на якорь между Константиновским и Михайловским равелинами... ДОНЕСЕНИЕ «Начальнику главного управления почт и телеграфа Севастьянову Милостивый государь Михаил Петрович! Главный командир Черноморского флота получил сведения, что между укрывавшимися в Румынии матросами, принимавшими участие в бунте на броненосце «Князь Потемкин-Таврический» и матросами, находящимися на службе в Севастополе, ведется переписка, в которой содержатся указания на готовящееся будто бы в Черноморском флоте возмущение. Вследствие сего вице-адмирал Чухнин возбудил вопрос о принятии самых тщательных мер надзора за таковой перепиской. Сообщая о сем на ближайшее усмотрение Вашего превосходительства вместе с сим имею честь покорней- 7 |
