Костёр 1977-11, страница 54

«И все-таки их нужно чинить, — сказали механики после очередного осмотра. — В чугунных деталях трещины. Да и зубья шестерен поистерлись».

Починку требовалось провести, не останавливая часов. Собрали группу ученых. Но те только руками развели.

— Ученый этого сделать не может, — заявил в конце концов руководитель группы.— Это может сделать только один человек — Назаров. Он простой рабочий, но он обладает интуицией. Он сварит трещины. И зубья нарастит.

...Дул ноябрьский пронизывающий ветер. Но осматривать механизм Назарову пришлось без пиджака. Да и как иначе: слишком узки проходы между вертящимися шестеренками. Долго здесь быть Назаров не собирался. Ведь часы он чинить не умеет, но посмотреть — посмотрит.

А дальше было вот что: увидел Александр Гаврилович изношенный механизм и попросил наверх рабочий инструмент. Не выдержало его рабочее сердце!

Пол? Потолок? Их не было. Были только страшные шестерни, поскрипывающие со всех сторон. Добро бы, только шестерни! Куранты Кремля выбивают свою красивую мелодию на колоколах. Самый маленький «колокольчик» — это сорок пудов чистого веса. Каждые четверть часа сварщик должен был карабкать

ся в глубь механизма. Зазеваешься — угодишь под громадные била.

И еще мешал холод. Спасская башня наверху не отапливается, в ней без помехи гудят сквозняки. А Александр Гаврилович как пришел сюда, так и остался на весь месяц в рубашке, другая одежда сковывала бы его движения в джунглях осей и шестеренок...

Он выполнил свою работу? Да. Каждую трещинку, каждый зуб заварил особым, наза-ровским швом, не знающим ни старения, ни износа. Но что же тут необыкновенного? — спросите вы. А то, что слух о таинственном сварщике, чуть ли не круглосуточно сидящем в кремлевских часах, по столице быстро распространился. По вечерам на Красной площади собиралась изумленная публика, привлеченная яркими сполохами в окнах башни. И сварщику доставались аплодисменты.

ПОДУШКА НА СТАНКЕ

У каждого фронтовика осталась какая-ни-будь память с времен войны. Для одного это стреляный патрон, для другого — фотография. А для ленинградского станочника Юрия Дмитриевича Баштина памятью о былых сражениях стала... подушка.

Вот она лежит у него на станке — круглая, мягкая, задумчивая. Кстати, наши бабушки до сих пор такие подушечки зовут думками. Наверно, потому, что очень хорошо, положив на нее голову, немного подумать, перед тем как сладко заснуть.

Но рабочий Юрий Баштин ни разу той подушки головой не коснулся.

История эта началась в тяжелом 42-м году.

Деревню недалеко от Новгорода, где жили Юра с бабушкой, заняли фашисты. Юре тогда было двенадцать лет. Много это или мало? «Очень мало», — вздыхал Юра.

Первым делом гитлеровцы увели у бабушки корову. Потом сожгли дом. Юра вместе с бабушкой перебрался в землянку. Враг наведался и туда. Фрицы заложили мину под самой дверью землянки. Первой на нее наступила бабушка...

«Мне двенадцать, но я уже взрослый. Могу бить фашистов!» — решительно сказал себе подросток. И вышел через лес на линию фронта— к своим. Очутился в расположении советской воинской части. Юру приняли сыном полка. Он хотел мстить пришельцам за бабушку, за деревню и очень просил наших бойцов помочь ему в этом.

Тут-то и появилась подушка. Вернее, небольшая и очень удобная подушечка. Возможно, вы такую даже видели. Стрелки-снайперы на соревнованиях подкладывают такие себе под локоть, чтоб не дрогнула рука. Чтоб пуля била в «яблочко»!

Много дней и недель учился Юра стрелять. И наконец... «Удивительно точный глаз!» — похвалил его командир на учебных стрельбах. А вскоре в первом настоящем бою под горо

52