Костёр 1977-12, страница 20
Позади, за спиной у меня, останутся народные страдания и потрясения тяжелых лет, а впереди я буду видеть молодую... обновленную... счастливую... Россию...» Ронжин поднялся со скамьи подсудимых и подошел к судейскому столу. Его привыкшие к темноте глаза легко различали портрет Николая, перепоясанного голубой андреевской лентой. — Я сделал все, что смог, ваше величество,—устало проговорил он, облокачиваясь на стол и не сводя глаз с государя. — Моя совесть чиста перед вами. Но голоса судей, ваше величество, разделились. Двое проголосовали за смертную казнь для Шмидта, двое — за каторгу... ШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА «Председателю суда полковнику Александрову 18 февраля 1906 г. Если вы все желаете, чтобы негодяй Шмидт был в мае месяце морским министром, то даруйте ему жизнь. Мне же кажется, что этого негодяя нужно как можно скорее повесить. Вице-адмирал ЧУХНИН». ТЕЛЕГРАММА «Главному военно-морскому прокурору 18 февраля 1906 г. Срочно! Сейчас объявлена резолюция суда. Приговорены Шмидт, Частник, Антоненко, Гладков к смертной казни... Полковник Ронжин». ПЕТР ПЕТРОВИЧ ШМИДТВосход солнца вызовет ветер, ветер породит волну... Не было солнца, не было ветра, был штиль — мертвый штиль... Отражаясь в зеркальной воде, будто плыл остров Морской батареи. Жаль, что не было акварельных красок. «Час акварелей», — подумал он и сделал первый штрих карандашом. Работать надо было быстро, чтобы не упустить свет. Карандаш скользил по бумаге, слегка касаясь ее шероховатой поверхности. Преобладали только два тона: пепельный — небо и слегка потускневший срез свинца — море. , Напряженный, даже тревожный покой во всем — вот чего он хотел добиться. Но какой странный сон ему приснился ночью. Сад стоял весенний, кремово-белый от цветов. Земля под деревьями была покрыта слоем лепестков. Лепестки опадали сами по себе. И еще оттого, что птицы вспархивали с веток. Никогда раньше ему не доводилось видеть таких птиц. Они напоминали ласточек, но оперение имели перламутровое, от золотистого оттенка до зеленоватого. Самым же замечательным были глаза птиц — огромные, как у людей, и совершенно круглые. Женские глаза, определенно женские, карие, искристые, сияющие, теплые... Сильное и трепетное волнение охватило его. Несомненно, какая-то связь существовала между ним и этими птицами, потому что при его появлении птицы разом перестали летать. Они сидели на ветках, смотрели на него, а он на них. Задыхаясь от волнения, он протянул руки им навстречу, желая только одного — чтобы птицы эти опустились на ладони — и сон прервался! «Перламутровые птицы, похожие на ласточек—приснится же такое», — подумал он и сделал последний штрих. Горизонт уже наливался желтизной. Облетая «Прут», кружили чайки. То застывшее, напряженное ожидание, с которым море ждет восхода, передать не удалось. Не хватало глухих ударов турецких барабанов— только скрипки и виолончель, только задумчивая грусть. И все-таки рисунком он остался доволен. «Мой остров. 1 марта 1906 г.» — написал он в левом нижнем углу и поставил подпись. МИЧМАН ВЕРЕСОВЭта ночь ему что-то сулила, какие-то перемены в жизни... Вересов, свободный в эту ночь от вахты, вышел на палубу. «Терец» словно проваливался во тьму, словно падал куда-то, но только встречное движение воздуха говорило об этом непрерывном падении. — Курс 250, скорость 10 узлов, глубина под килем 8,5 метра, — доносилось с мостика. Вересов вышел на бак и остановился, споткнувшись о какие-то ящики, которые он не разглядел в темноте. — ...Под килем 7 метров... — извещал голос. — 6 метров... снова 7 метров... Звякнула ручка телеграфа, и Вересов почувствовал, как корабль замедлил свой бег. — Включить фонарь!.. На сто саженей вперед по курсу... Сноп света, сначала тусклый, но с каждой секундой наливающийся режущей глаза яркостью, клюнул край мостика, высветив силуэты людей на нем, метнулся вперед, откачнулся назад, ослепив Вересова, потом вбок и медленно пополз вперед, зацепив мимоходом ту часть палубы, где стоял мичман, и тут Вересов увидел, что предметы, которые он принял за ящики, не ящики вовсе, а гробы. — 9 метров под килем... — объявил голос. — Девять... снова девять... 18 |
