Костёр 1982-05, страница 24

— Тебя что, гадюка цапнула? — интересуется Степка.

— У нас не водятся змеи... Что мы с тобой лежим, прохлаждаемся? Напрасно, что ли, лопаты прихватили? Бивень искать надо! Можно спросить Хасаваку о Шаман-горе, говорят, там среди жертвоприношений бивни есть. Но где Шаман-гора? Старики помалкивают.

Весь день, всю ночь в тундре светло: полярный день. Копай хоть все двадцать четыре часа. Короткий отдых после обеда — снова поиски. Устают— замертво спать ложатся.

То место, где Тюенгой раньше нашел бивень, все перекопали. Должен же где-то быть второй!

Сюнтка смеется: «Вы что, окопы делаете или засаду на диких оленей?»

Хасаваку и Анагуричи по-прежнему молчат, не говорят, где находится Шаман-гора. Нельзя идти к ней, говорят они, гора — священная.

Сюнтка привел из протоки свою лодку с подвесным мотором «Вихрь». Натянули неподалеку от чумов палатку, поставили от комаров марлевый полог, повесили транзисторный приемник. Веселая музыка из приемника льется, но у ребят на душе невесело: поиски идут впустую. Тут еще гнус нещадно одолевает. Намазали лицо и руки мазью от комаров: она только щиплет потное тело. Комарье наваливается с новой силой. Кажется, от их обилия полнится звоном вся тундра. Степка расцарапал в кровь шею и уши, они распухли от укусов, и Тюенгой с улыбкой смотрел на них, такие они стали большие. Раз напарник поймал эту хитроватую улыбку и со злостью отшвырнул штыковую лопату.

— Пропади он пропадом, этот бивень! Я тебе не нанимался всю тундру рыть... я — не землеройная машина. Хвастался про бивень — ты и ищи, а с меня довольно!

— Степа, ты ведь сам напросился со мной в тундру. Так?

— Лето проходит, а мы не отдохнули как следует.

— Отдыхали! И охотились, и на оленях ездили.

— Лучше бы я кочевал с Красным чумом. Кино бы помогал крутить, книжки почитывал.

— Иди домой, если устал — я еще покопаю часа два,

Мальчик поплевал на свои мозолистые руки и с силой всадил лопату в землю. Ему и самому надоела долгая изнурительная работа, он сердился, что на этот раз тундра не раскрывает свою тайну, не хочет подарить им бивень. Изредка он бросал взгляд на бугристые ладони в кровоподтеках от лопнувших мозолей — не копать же в рукавицах, сшитых из оленьей шкуры: жарко да и неудобно.

Он видел, как мертвецки засыпал с вечера Степа, утром не решался будить товарища, а подталкивал к нему собаку. Она задевала его лапой или лизала в нос, спросонья Степка что-то бормотал, сжимал и разжимал пальцы: видно, и во сне продолжал бесплодные поиски бивня.

За завтраком Тюенгой подкладывал другу большие куски вареной или жареной оленины, вяленую рыбу, клюквенный морс и нисколько

не удивлялся тому, что Степка ест наравне со взрослыми, отдуваясь и вытирая со лба обильный пот.

Ну что стоит показать старикам Шаман-гору! Отрекся от шаманства Хасаваку, а дурь из головы не выбросил...

Пласт за пластом Тюенгой отваливал в сторону сырую землю, а Степка искоса наблюдал.

— Тюенгой,— говорил Степка,— ты не сердишься на меня?

— За что?

— На тебя зря накричал... лопату отшвырнул...

— Пустяки.

— Знаешь что, — сразу оживился Степка, — твой дед говорил, что_ху них скоро какой-то религиозный праздник/ Он наверняка пойдет к той священной горе. Давай выследим его — чему нас в «Зарнице» учили? Зря мы в разведке были, что ли!?

Как я раньше об этом не подумал!

— у-[адо бы только день знать — не проворонить.

— Это я выведаю.

Но через два дня Хасаваку сильно заболел, со стойбища по рации вызвали вертолет и увезли деда в гыданскую больницу.

Опять начались раскопки. Для любой археологической экспедиции это были бы незаменимые рабочие. По многочисленным холмам земли можно было предположить, что здесь раскопано целое городище.

Видя, с каким. трудолюбием работают искатели бивня, дед Анагуричи сжалился над ними и решил дней через пять отвезти их на оленях к Шаман-горе.

тм

f *

ч

%

аг^у ..Г -Г iA^jtf

f л i

тш"-

щ i^ilf щм

19