Костёр 1982-10, страница 31

В авиамодельном мы выпиливали какие-то нервюры и куда-то приклеивали элероны. А может, наоборот: приклеивали нервюры и выпиливали элероны. Теперь я уже не помню. Потому что ни выпилить, ни приклеить мы не успели: пора было торопиться в кружок лепки.

В кружке лепки мне дали задание вылепить утку, а Генке — свинью. Генка долго и задумчиво мял в руках пластилин, а потом вдруг громко, на всю студию сказал: «Темень-то какая. Ни зги не видать. Хоть бы свет зажгли».

После лепки в коридоре Генка достал свою бумажку и сказал:

— Тэк-с, что у нас теперь по списку? Ага, сейчас бальные танцы, а вечером лобзик.

— Нет, — сказал я. — С меня хватит! Не хочу больше ни танцев, ни лобзика. И вообще, ничего больше не хочу. Рехнешься тут с тобой!

— Я это предвидел, — сказал Генка голосом инспектора Мегрэ. — Конечно, ходить раз в год на «Щелкунчика» и играть в «балду» легче. Никаких тебе хлопот и, главное, голова в покое. Как тыква на витрине.

— Лучше в «балду» играть, чем тут по лестницам вверх-вниз без толку носиться. А талант, если он есть, сам себя покажет. Лермонтов уже в шесть лет стихи писал. Ни по каким кружкам не таскался.

— Серый человек. Лермонтов при царизме жил. Тогда не то, что кружков — радио не было. А в наше время он бы небось с трех лет поэмы писал. Да чего я тебя агитирую. Не хочешь, как хочешь. Упрашивать не буду.

И Генка побежал в танцевальный зал.

До конца каникул Генку я почти не видел. Лишь однажды вечером он пришел ко мне посмотреть \оккей. Передавали центральный матч сезона. Когда начался второй период, Генка уснул. Во сне он вскрикивал, что-то бормотал про Шекспира, и мой папа даже предложил проводить его до дома.

В последний день каникул с утра стояла отличная погода. Ярко светило солнце, а морозное небо было чистое и ослепительно синее. Я взял клюшку и коньки и вышел из дома. И вот тут я увидел Генку. Зрелище было великолепное! Широко расставив ноги, в расстегнутом пальто и в шапке набекрень Генка стоял посреди двора. В руках он держал огромный дворницкий лом. Лом взлетал над Генкиной головой и с глухим ударом врезался в искрящийся лед. Золотые брызги весело разлетались в разные стороны.

Вдоволь насладившись картиной, я сказал:

— Решил все-таки зарыть таланты в землю.

Генка перестал долбить и вытер рукавом пот

со лба:

— Слушай, Серега, не нервюруй меня. То есть, я хотел сказать, не нервируй. А нервюра — это в самолете такая штука. В хвосте, кажется. Или в носу...

И он с удвоенной силой обрушил лом на ледяную корку.

Потом мы вместе пошли на каток. И первый раз за все каникулы наша команда выиграла. Потому что на воротах стоял Генка.

26

Е. МАТВЕЕВА

ДОРОГИЕ

УЧИТЕЛЯ

Одних учителей любят отличники, других двоечники. Этих двух у нас любили все. Но что знали мы о них, пока были их учениками?

Я пришла к ним через десять лет после окончания школы, в маленькую квартирку, где балкон заставлен ящиками с цветущей настурцией и бархатцами. Они совсем не изменились, мои учителя: Алексей Николаевич Глу-ховцев — директор Славянской школы № 6, учитель химии, и его жена, Валерия Ивановна Досычева — учитель немецкого языка.

Алексей Николаевич — высокий, седой. Он спокоен и неизменно вежлив. Валерия Ивановна — быстрая, энергичная. Оба строги, но справедливы. Ученики хорошо знают дорожку к их дому, а ведь не ко всякому учителю ходят домой ребята.

Я знала, что Алексей Николаевич закончил Харьковский университет, его оставляли в аспирантуре, но он выбрал школу. Мы любили хвастаться ребятам из других школ, что наш директор запросто пишет любую формулу: формулу чернил и чернильницы, даже формулу борща (мясо, картошка, капуста, морковь)! А еще он ставил редкую отметку кол. Этим мы тоже хвастались.

С Валерией Ивановной последний раз я встречалась в Москве, где училась в институте. Она приехала посмотреть на знаменитую «Джоконду» Леонардо да Винчи.

Неужели вы специально для этого приехали из Славянска? — удивилась я.

— Конечно, — сказала Валерия Ивановна.— Выдался случай увидеть загадочную улыбку' Джоконды! Разве можно им пренебрегать?

...Валерия Ивановна ставит на стол чашки, разливает чай и рассказывает мне о моих одноклассниках.

Сеня Семенов закончил мореходку, пла-— говорит она.

Кто такой Семенов? По-моему, у нас такого не было.

Валерия Ивановна смотрит на меня с удивлением.

Ты что, Семенова не помнишь?

Алек

сей Николаевич, дай мне, пожалуйста, фотографии.

Алексей Николаевич приносит стопку фотографий, и Валерия Ивановна находит нашу, снятую перед выпуском.