Костёр 1983-05, страница 33

I

лось, что сразу после победы всего должно быть вдоволь, а главное, еды.

Еду мы добывали как только могли. Через станцию иногда проходили составы с открытыми платформами, на которых провозили большие плиты жмыха. Подсолнечного и хлопкового. Перед станцией перегруженные составы на подъемах шли медленно и мы успевали на ходу вскочить на ступеньки тамбура, сбросить обломок плиты и быстро спрыгнуть в мягкий песок насыпи.

Самой сытной порой было лето. Иногда после ночного дежурства дедушка Леонтий собирал нас у водокачки и уводил за речку. Там научил он нас находить сочную заячью капустку, откапывать приторно-сладкий корень, который мы звали «солодка», и разыскивать в степи лук-сарам-сак.

Мы бежим в направлении звука выстрела, спотыкаясь, падая, вставая...

Дедушка идет нам навстречу, улыбаясь и держа на весу рыжую куропатку.

— Дедушка, покажи!

— Испачкаетесь, — предупреждает он нас. — Лучше быстро собирайте топливо.

Мы разлетаемся в стороны. От усердия приносим сушняка и сухих коровьих лепешек больше, чем нужно. Дедушка сидит на камне и чистит птицу от пера. Очистил, вынул из холщового заплечника почернелый котелок и приладил его над костром.

Мы сидим и жадно глядим в котелок. Дедушка очистил сарамсак, порезал его и засыпал в кипяток. Помешал ложкой варево, попробовал на вкус и добавил щепотку соли. Снова попробовал и улыбнулся.

Каждый раз, выводя нас на промысел, дедушка становился серьезным.

— Перво-наперво дисциплина, — говорил он и поднимал к кустистым бровям корявый указательный палец. — Не разбредайтесь. Я на разведку схожу. За старшего оставляю Колю.

Колька Пухов — самый крепкий и спокойный из нас. Дедушка чаще всего поручал ему роль временного командира.

Дедушка уходил, держа под мышкой приклад опущенного стволами к земле ружья. А мы ждали. Ждали выстрела.

Еще не выжгло траву солнце, еще в лощинах бормочут полноводные ручьи, летают бабочки, верещат жаворонки. Еще полно в межгорьях полевых цветов. Но уже земля прогрелась настолько, что мы ходим по ней босиком. В траве, обволакивая ее, поднимаясь над нею, стоит неумолчное стрекотание кузнечиков. Над холмами парит орел. Он застывает на месте и вдруг камнем проваливается к земле. Мы смотрим на него и гадаем, что стало его добычей: заяц, лиса или обыкновенный суслик?

Хлоп!—доносится до нас звук дедушкиного ружья. И разом вся ватага срывается с места.

V* . * •

30

— Теперь в самый раз!

Он ставит котелок на землю, дает ему немного остыть и протягивает ложку самому младшему из нас. И мы строго по очереди подносим ко рту пахучее варево и глотаем его, ощущая, как каждая капля растекается внутри нас, согревая и взбадривая.

Дедушка сидит в сторонке, улыбается, потягивая едкую самокрутку. И всегда получается так, что ему самому ничего не остается.

— Ладно, ладно!—улыбается он нашему смущению. — Я сыт.

К концу войны он все еще сторожил магазин, но уже ходил медленно, с палочкой. Мы часто по старой дружбе навещали его, приносили жареных чебачков, костистых щурят, а по сезону и ягоды. Дедушка Леонтий благодарно улыбался и тут же все скармливал маленьким ребятишкам, которые всегда крутились около него.

Последняя военная весна выдалась на редкость дружная. Таяло так, что Жарминка совсем выбилась из берегов. Она гудела и рычала, подмывая берега, неся обломки деревьев, грязно-серые глыбы рухнувшего с берегов снега и размокшие вороха прошлогоднего сена.