Костёр 1985-03, страница 39

Плакало небо, плакали овны, голосили люди, рыдала река — звучала симфония печали и тоски. Слушая ее, привычно грустила земля, грустили седые горы... Это была музыка самой жизни. А в жизни всегда радость сменяется печалью, печаль — радостью, как дни и ночи. Кто помнит об этом — не отчаивается.

С полпути начали падать ягнята. Их было с десяток — самых поздних, слабеньких. Как только они шли? Маленькие, худенькие, на тонких длинных ножках.

Мы брали их к себе в седла, даже по двое. Дина умудрилась двоих запихать под ватник, а впереди себя положить еще хромую овцу. Овца дергалась, Тюльпан недовольно крутился. Дина, с красным от напряжения и холода лицом, пыталась урезонить всех сразу. Платок съехал, темные волосы растрепались, но ей было не до них.

Ну и езда с этими младенцами! Только согреются у бока, оживут и в крик — ме-мама-ме! Шальная мать выскакивает из отары и кидается под ноги коня. Конь шарахается, неловко топчется, крутит головой. Я машу ногой в стремени, отгоняя овцу. Тут другой ягненок уже успел протиснуться задом и поехал с седла. Оп! Едва успе--ла схватить его за ногу. Теперь мокрый повод выскользнул из рук. Ягнята мекают под мышками. Овца крутится, задирает голову, ища полубезумными глазами. Она готова на все. Удар Борисова кнута, еще и еще — овца шарахается, текущая отара подхватывает ее, смыкается, и отчаянно хриплое «бе-е-е» тонет в общем хоре.

Я жую сухари и по очереди в ладошке даю малышам. Они устали буянить и жадно хватают пищу. Тощий, головастый, он чуть не сгрыз мне ладонь. Я шлепаю его по горбоносой мордочке. Он бессмысленно и трогательно таращит глаза, розовый нос весь в крошках.

Качаемся, качаемся в седле... Хочется есть, хочется на горячую печку. Начинается круто-о-й перевал.

Симфония печали отзвучала. Ночь невидимо готовила перемены. А мы спали, как убитые, под крышей кедров на сухих постелях из старой хвои.

Меня разбудили солнце и громкая песня. Солнце высунулось из-за горы, стрельнуло в лицо лучами и зажгло в душе непонятную радость. Похоже, не только у меня. Вон собаки затеяли озорную возню. А от речки с ведром воды шел Леша и пел о том, что он любит жизнь, хотя это и не ново.

Динин отец караулил у костра варево. Варево весело булькало и старалось убежать. Он шлепал его черпаком и приговаривал: «Куда бежишь? Все одно догоним».

Дина сидела на толстом кедровом корне и, конечно, вязала. Меж зеленых резиновых сапог зажата торбочка. Из нее тянется оранжевая нитка, мелькают спицы. Скуластое длинное личико сосредоточено и задумчиво. О чем или о ком она думает? Я мало что знаю о ней самой и совсем ничего о том, чем жива ее душа. Она так же загадочна для меня, как любая звезда неба. Но мимо стоянки молодых табунщиков она проедет сегодня в новой яркой шапочке. Это я знаю точно.