Костёр 1985-04, страница 30

солнечного света, а потом и все солнце выскользнуло из-за облачного покрова, Тереша отозвал Петьку з сторонку:

— Надевай очки, надо сплавать к скале — поговорим...

— Здесь тебе места мало?— удивился Петька.

— Плывем!..

Петька понял, что не плыть нельзя, не раздумывая плюхнулся в воду и поплыл следом за Терешей.

Они обогнули скалу с правой стороны и по знаку Тереши нырнули. В метре от поверхности они увидели освещенные солнцем наскальные, вырезанные в розовом камне, рисунки: людей, животных и еще каких-то совсем непонятных существ, все они как будто устремились в одну сторону, будто бежали, летели и плыли к одной какой-то цели: лодка с гребцами, охотник на лыжах, бегущий за оленем, олень, замерший в прыжке, птицы, рыбы,— все фигурки безудержно неслись куда-то к краю скалы, где обрывалась ее чистая, не заросшая подводной зеленью поверхность.

Ребята всплыли, отдышались, удивленно переглянулись и снова нырнули — поплыли туда, куда, казалось, влекли их все изображенные на скале существа и предметы. В конце этой громадной наскальной картины они увидели изображение женщины. Ее голова с длинными, текущими к поясу волосами была лишь немного ниже поверхности воды, ноги — исчезали в невидимой глубине, руки были вытянуты вперед и вверх, словно она призывала плыть в путь, указываемый ею, в неведомый путь...

Лютый холод сковал ребятам руки и ноги, и они, словно по команде, в страхе вынырнули на поверхность и вскарабкались на выступавшую из воды верхушку скалы.

— Сле-е-едки!— прогудел, стуча зубами, Петька.

— Ббб-е-ессовв-ы!— прошептал Тереша и стал прыгать на одной ноге, выгоняя из ушей воду.— Вот они. Нашли мы их, Петь.

ЭПИЛОГ

Ныряли до посинения целую неделю по очереди. У Милки оказалась сильная память на рисунки, Петька же, выныривая, забывал все, что видел. Копировали изображения медленно, пока не завершили эту работу.

К концу лета, когда потянули на Онего суро-. вые ветры, когда северный долгий день, будто умаявшись, неожиданно стал строжеть, упали на Гуслино хлесткие дожди и забарабанили по поросшим зеленым и серым мхом старым крышам изб, и окна жалобно затенькали стеклами. Живые еще листы ветер сорвал со старых берез, что приютились поближе к избам, и налепил на стекла. В комнатах стало темно и неуютно.

Силантий обещал отъезжавшим на зиму ребятам к будущему лету сделать резьбовую работу на суденышке, уж и фигуру морского чудовища

сточал на нос, да неожиданно в ноябре ударили сильные морозы. Опустело, обезлюдело Гуслино; Силантия в город для гостевания вызвали сыновья, вызвали да и упросили пожить до весны. Выехал он из Гуслино, из своей теплой громадной хоромины, последним. Бабка Корениха, и та перебралась из Гуслина в многолюдный лесопункт коротать зиму.

Опустела людная летом деревня, гулко похрустывал в.ту зиму, подбитый морозом, снег под лыжами проходящих туристов.

Дни под низким небом редко оживлялись холодным светом и полнились они лишь морозной тишиной. Мертвой, осиротевшей казалась теперь деревня.

А к Новому году приехала на лечение в город, остановилась на побывку у детей Силантия бабка Корениха и привезла из родных мест печальную весть — сгорело его крестьянское гнездо. Проходили в декабре по туристскому маршруту молодые лыжники. Заночевали в незапертом Силанть-евом доме. Погуляли там деньков несколько, а уж после их ухода взялся огнем дом, разнесло пламище по деревне, и пожрало оно деревянную древнюю красоту, только церковка на погосте и уцелела. Не слыхать теперь в старом Гуслино человечьего голоса, не увидать ранним утром мальцов на берегу Онего. Кто поедет на пепелище?

— Лес уцелел ли?— только и спросил Коре-ниху Силантий.

— Не принялся огнем лес, снегу много было.

— Не видать, стало быть, им острова,— сказал он тогда непонятные старухе слова.

— Какого еще острова?— спросила она.

— Да это, так я... Не в нем дело.

Корениха посмотрела в глаза старого плотника...

В весенние последние морозы, когда озеро еще было сковано льдом, вернулся в Гуслино Силантий, попечалился на разор, увидел несгоревшие сараюшки на берегу Онего, убедился, что жива осталась пилорама, отыскал в своем сарае на берегу лыжи-кунды и, всунув носки валенок в петли, побрел по подбитому утреником, похрустывающему настом снегу в сторону Степановой отмели-луды, куда поздней осенью штормом занесло ребячью долбленку-лодью. Лодка была цела-невредима. Возвратившись в опустевшую свою деревню, пообсмотрелся старик и поселился в сарае, решив летом заново отстраивать, обживать древнее поселение.

Прошло весеннее половодье. Вывел Силантий в Онего моторную лодку-казанку из гуслинской заводи в направлении к дальнему острову. Со Степановой луды-отмели снял вагами тяжелую долбленку-лодью, взял ее на буксир, потащил к родному берегу. Когда суденышко неслось мимо Гуслино, морское чудище на носу в удивлении уставилось на пепелище. Живая онежская вода и крутой ветер-побережник подхватили, подмогли моторке.