Костёр 1985-10, страница 30f солнца, вставал город. Белые дома из ракушечника тянулись вдоль широких улиц и проспектов. А морской просоленный воздух свободно гулял по площади, где били фонтаны и цвели тысячи тюльпанов и роз. В этом городе есть лишь один пустырь. Там скоро будет разбит Ботанический сад. На следующее утро я поднялась рано. Город Шевченко только просыпался. Хлопали двери подъездов, по мокрому асфальту шуршали шинами автобусы. Загоревшие, как негритята, пацаны плескались в бассейне. Вместе с первым строителем города Евгением Андреевичем Болдышевым мы шли по широкому проспекту, полого спускавшемуся к морю. Болдышев привел меня в глубь самого обычного двора, большая часть которого была почему-то забетонирована, и сказал: Смотрите, это начиналось здесь... Сюда приземлялись вертолеты с грузами. А вокруг, насколько хватало взгляда, не было видно ни одного дома, ни одной палатки. ПЕРВЫЕ ЗЕМЛЯНКИБолдышева тогда встретили геологи и пригласили в гости. Куда же? Оказалось — в землянки, они еле возвышались над песками. В пустыне деревьев не было, дома строить было не из чего, а палатки песчаные бури рвали в клочья. Потом Болдышев съездил в Форт-Шевченко за 130 километров. В те годы он был единственным городом на полуострове Мангышлак. Молча постоял Болдышев в низенькой землянке, где когда-то жил Шевченко. Поразило то, что не очень различались землянки геологов и землянка ссыльного поэта. Разница была в том, что Тараса Григорьевича в этот забытый богом край сослало царское правительство, а геологи и строители зарывались в землянки добровольно. Знали — это временно. Верили — что скоро придет конец песчаным бурям, не останется ни одной землянки. Что изменится даже климат. Архитекторы проектировали город, где было бы много света и воздуха. Город специально построили, вытянув его вдоль линии морского прибоя. Теперь раскаленный ветер пустыни наталкивается на барьер из зданий, стены деревьев и теряет свою жестокую, иссушающую силу. В этом городе нет ни одной заводской трубы, и небо над ним — прозрачное, воздух чистый, чуть дрожащий в летнем зное. Все промышленные объекты вынесены за черту города. И самый большой из них знаменитая на всю страну опреснительная установка. Дело в том, что вода Каспия горько-соленая. Недаром русский путешественник П. П. Се-менов-Тян-Шанский назвал эти места «страной, потерявшей воду». Обрести воду Мангышлаку помогли люди. Был построен огромный комбинат, где атомный реактор стал вырабатывать необходимую для работы опреснительной установки энергию. Мирный атом напоил город. К воде здесь относятся по-особому. Всем взрослым еще памятны те годы, когда ее привозили на Мангышлак в танкерах и выдавали на семью по ведру в день. Когда к кому-то из первых поселенцев приходили гости или хозяйка затевала стирку, воду брали в долг у соседей. Но даже в этих условиях люди делились драгоценной влагой с деревьями. Каждый из строителей, уезжая в отпуск на «большую землю», старался привезти обратно черенок любимого дерева, ведро земли. Сажали у землянки, огоражива- * fr Z' fF ли забором, поливали из кружки пресной водой, отнимая драгоценную влагу у самих себя. Сейчас город Шевченко утопает в зелени деревьев. ТАМ, ГДЕ ДОБЫВАЮТ НЕФТЬ Увидеть город, рожденный запасами нефти, и не побывать на самих нефтепромыслах было бы непростительно. Так я попала в вахтовый автобус, в котором ехала на работу смена нефтяников. Густой лес железных вышек окружил меня на полуострове Бузачи. Нефть — вязкая, густая — шла по трубам из темных глубин земли. В ней столько парафина, что нефтепроводы, проложенные через пустыню, приходится подогревать, иначе нефть застынет и до места назначения не дойдет. Среди вышек Бузачи легко заблудиться, как в самом настоящем лесу. Но чувствует себя человек среди этих железных «деревьев» уютно. Автобус, который привез нас в Бузачи, принял в себя вахту нефтедобытчиков. Зашипев, закрылась дверь. Мы поехали к городу, который я за те семь дней, что в нем прожила, успела полюбить. А он вставал на горизонте, прекрасный, как сон. Из глубины черного неба сыпался на город ливень звезд. Т. ГАГЕН Рисунок Н. Куликовой |