Костёр 1986-06-07, страница 19

отошел на три шага.— Вот так. Представим, что это алая лента. Марья Алексеевна, разрежьте, пожалуйста.

— Сашенька абсолютно прав!— сказала Марья Алексеевна, со щемящей радостью глядя на мальчиков.— Только зачем же нитка? У меня тесьма есть.

Она порылась в шкафу и извлекла оттуда красную, шелковую тесьму, действительно, прекрасно подходившую к этому незабываемому моменту. Ребята натянули ее вдоль окна, Саша пропел туш, и Марья Алексеевна разрезала тесьму ножницами. Потом она отстригла от нее еще кусочек.

— Это на память,— с дрожью в голосе сказала она. Ей хотелось крепко прижать к себе эти славные лохматые мальчишеские головы и долго-долго держать их так, не отпуская. В эти минуты она от души позабыла и о своей грустной, одинокой старости, и о множестве тяжелых утрат, заполнявших прошлую жизнь, и о том, что с каждой новой ночью все сильнее теснит грудь тупая, жесткая боль.

А потом все пили чай с малиновым вареньем. Точнее, пили ребята, а Марья Алексеевна только сжимала чашку вечно зябнущими пальцами и с любовью глядела на своих гостей.

Когда ребята собрались уходить, Саша вдруг шлепнул себя по лбу и сказал:

— Вот те на! Какие же мы ослы! Прикрутили карниз — и до свидания! А шторы! Мы же не повесили шторы!

— Ну, Ляпа, светлая голова!— сказал Коля.— Действительно, мы б сейчас ушли, а Марье Алексеевне пришлось бы потом самой на стремянку лезть.

— Да что вы, мальчики, не надо,— пробовала протестовать хозяйка.— Это ж не к спеху. Мы как-нибудь потом с соседкой повесим.

Но ребята и слушать не хотели. Саша стремительно взлетел на окно и принялся аккуратно цеплять шторы за железные «крокодильчики».

— Марья Алексеевна, можно я ваши книги пока посмотрю?— спросил Коля.

— Конечно, Коленька, конечно,-- отвечала старушка.— У меня, правда, и книг-то — кот наплакал. В войну почти все пропало.

Книги лежали в стареньком серванте, на том месте, которое почему-то зовется «горкой» и где обычно без дела пылятся лучшие семейные сервизы, чашки, бокалы и всякая керамическая чепуха.

Коля неторопливо вынимал книги, листал страницы, наугад читал по нескольку строк, пока в руках у него не оказалась тяжелая, старая книга в коричневом тисненом переплете. «Лермонтов, тысяча восемьсот девяносто второй год, том второй?— прочел Коля и замер. Ведь именно такая книга пропала у Павла Андреевича! Не совпадал только номер тома. Коля твердо помнил, что у Павла Андреевича был первый том, а здесь стоял второй; Он уже раскрыл рот, чтобы поделиться своим открытием с другом, но потом вдруг передумал, ничего не сказал, задумчиво полистал книгу и осторожно положил ее.

Прощаясь с ребятами, Марья Алексеевна сказала:

— А теперь обязательно приходите на пироги. Я буду вас ждать... Я буду вас очень ждать!

Выйдя на лестницу, Коля схватил друга за плечо и горячо заговорил:

— Ляпа, ты знаешь, какую я сейчас книгу видел у Марьи Алексеевны? Ты даже не представляешь!

— Ну, ну, какую, не тяни!

— Лермонтов. Тот самый, что у Павла Андреевича пропал. Только второй том.

— А у него какой был?

— Первый.

— Ты понимаешь, что говоришь?!

— Не знаю, Ляпа, пока ничего не знаю. Может, простое совпадение. Поэтому я и не стал ее спрашивать раньше времени. Бежим сейчас к Павлу Андреевичу и все ему расскажем.

В дверях квартиры Павла Андреевича ребята увидели записку. Коля торопливо развернул листок и прочитал:

«Дорогие мои следопыты! Чувствую, что вы непременно на днях зайдете.'Поэтому пишу. Уехал в Новгород, точнее, в местечко Марево на реке Ловать. Там живет мой старый фронтовой друг. Мы с ним каждую весну встречаемся. Деньков через восемь-девять вернусь. Буду ждать. Ваш

П. А.»

— Ну, ничего,— сказал Коля, прочитав записку.— Неделя — не сто лет. Приедет, тогда и расскажем.

А в это время Марья Алексеевна неподвижно стояла возле окна, прижав к груди томик Лермонтова, который Коля так и не положил на полку. За окном на улице тысячи нарядных, по-весеннему одетых людей спешили по своим бесчисленным делам. Яркие, умытые трамваи чинно плыли по стремнине проспекта. Двойные оранжевые «Икарусы» разворачивали на перекрестке меха своих «гармошек». На противоположной стороне, рядом с булочной трое рабочих устанавливали сверкающие свежим лаком автоматы газированной воды. Возле столовой, которую до войны завсегдатаи почему-то звали «Лондоном», смешливая, пухленькая девушка торговала дымящимися пирожками... Марья Алексеевна долго, неотрывно глядела сквозь старые, пыльные стекла на привычную картину. Но знакомая улица виделась ей сейчас совсем по-другому — темной, холодной и пустой. С колючими сугробами посередине и с обрывками трамвайных проводов, похожими на черный серпантин.

v - —"

Глава 16.

A SPFBO НА

Jt r' ♦ |u Jfcjto + ШИвР А ф t§

ПУС/ЫРВ

Перед домом, в котором жил Павел Андреевич, был пустырь. В скором времени тут должен был вырасти еще один бело-голубой красавец,

17