Костёр 1986-09, страница 10

чего, и у меня кой-чего получается. Идет дальше. А тут — страсть какая! Сидит медведь и лапами

колоду с диким медом рвет. — Эй,— говорит,— девушка!

Помогай-ка,

очень уж меду надо.

А той и страшно, тут и я бы неумехой стала.

— Ох, батюшка-медведь,— отвечает, — я ведь деушка такая-сякая, никакая, не умею ничего.

— Давай,.— говорит,— помогай, а то рассержусь. Пчел не бойся, пчел я в речке потопил (пчел! Она-то его боится).

Ну, подошла, сунула это руки в щель, чтобы тянуть, а медведь возьми да отпусти, да зажал ей руки-то. Ка-ак она визгнет благим матом, медведь с перепугу ка-ак рванет колоду — и порвал.

— Ну,— говорит,— не умеешь. Только «ух» крикнула — и дело подалось. Спасибо, красавица, я тебе добро сделаю.— Он-то думает, что это она колоду порвала, а это он сам.

Идет девушка дальше. А лес пошел темный, высокий, солнце за тучку ушло, не видать, куда идти. А она слышит, звенит кто-то. Это ее комар подлетает.

— Ни-чё-о,— пищит,— я солнышко спиной чую. Пошли, поведу.

Видно-то комара плохо, хоть он и сильный, а звенит звонко, и идет наша девушка, как за колокольчиком. Довел он ее до страшного бурелома.— Вот,— говорит, пришли. За этим буреломом грибной царь и живет.

Ну, девушке нашей — хошь вой, хошь на колени падай. Бурелом-то — стена! Только слышит — лес затрещал. Ай, это медведь идет со всем семейством.

— Счас,— говорит,— мы его бригадным подрядом живо растащим.

Растащили, и она, как по коридору, проходит на поляну. А хорошо на поляне, как на нашем сенокосе. Солнышко опять светит, бабочки порхают, ягода всякая спеет. А посередине большой

пенек. Ба-альшой, вот как эта русская печка. А на пеньке гриб сидит. Пузатый, сердитый, вроде груздя. Только весь, как из золота. Сидит, и синенькие глазки из-под шляпы пучит. А в шляпе (ну, как у груздя бывает) — чистая водица зеркальцем стоит.

Она встала. Стояла, стояла, отошла немного и говорит:— Так, мол, и так, ваше государственно

величие (кто ее знат, как царей-то величают), такая у меня беда.

А он глаза пучит, губами шевелит, и все. Полянка веселая, а ей уж опять страшно. Она опять:— Так, мол, и так, такая забота, невозможно мне такой-сякой никакой на свете жить.

А он губами шлеп, шлеп — и все. Совсем девушка растерялась. Домой ли идти? Тут синичка подлетает.

— Че ж ты стоишь, дуреха! Ты нагнись. Он уж кричит тебе, а ты не слышишь. Голос-то у грибов тихий, кто их когда сверху роста слыхал?

А грибной царь и правда рассерчал, раскраснелся, вот-вот затопает ногами, да и прогонит. Нагнулась она поскорее и сразу все и услыхала.

— Тебя, дуру, замуж надо,— это он ей кричит.

— Да, ведь... Не берут, не сватают.

— Во-от. Ты возьми меня, да неси в деревню. Да так неси, чтоб ни капли вот этой моей воды не пролить. Придешь — уж тёмно будет. И смотри: над чьей избой месяц стоит, напротив той избы этой водой умойся, а меня через плечо брось. Да гляди, пока нести будешь — не ругнись на меня, я всёж-ки царь.

«Какое ругаться»,— девушка думает. А пошла назад, намучилась, бедная! Под ноги коряги попадаются, комары да мухи язвят, а царь этот и за пальцы щиплет, и вырывается, то душно ему, то щекотно. То наоборот, чесаться начнет. Того и гляди, прольет воду (это он ее все испытывает). Прям вся душа у девушки изорвалась, будто полгода она домой шла. Но — стерпела, не заругалась и воду не пролила. Ну, замуж захочешь и не такое стерпишь.

Вошла в деревню, а месяц над самым справным двором стоит. Она встала наспротив избы, умылась из гриба, да и бросила его через плечо. Он и пропал, а ничего не случилось, как была, так вроде и осталась.

А на следующий день из того двора к ним сватья пришли вместе с женихом. Жених сидит красный, на лавке ерзает, себя не поймет.— Да што это,— думает,— ровно меня сюда на веревке притянули.

А девушка царя своего грибного вспомнила да улыбнулась, ну и так у ней это хорошо вышло, жених аж рот разинул. Жена-то, мол, невеста то есть, улыбчивая какая! Одно это в жизни помочь большая! А как стали жить, и дело у ней ладится. Возьмется за что, ну хлеб, например, печь, вспомнит, как грибного царя несла, воду пролить боялась, трудно-то как было, печально-то как, а хлеб испечь — только постараться, да и ругнуться случай чего можно, куда легче...

— Вот вся сказка,— закончила хозяйка.— Так что грибной царь, он вот какой. А знаете, почему этой девушке удалось все? Она-то все про себя сознавала. Сознательная была, хотела исправиться. А иная нынешняя закончит институт — и нос в небо. Мол, я теперь все превзошла, теперь меня только на божницу сажать, а и картошки в мундирах толком не сготовит. Такой никакой грибной царь не помощник. Надо сначала себя оглядеть.

8