Костёр 1986-11, страница 28
по цвету, как камни, как молочный сыр и чернила, они были лунного цвета. Дети разлеглись на лесных перинах, слушая, как джунгли вздыхают, поскрипывают под ними, упругие и живые. Дети бегали среди деревьев, они скользили и падали, они толкались, играли в прятки и догонялки, но больше всего они смотрели на солнце, пока слезы не начинали течь по О щекам, они протягивали руки к этой желтизне и слушали, не уставая, тишину, погружаясь в благословенное море беззвучия и покоя. Потом, громко вскрикнув, словно зверьки, покинувшие свои норы, они бегали и бегали радостными кругами. Они бегали целый час и не уставали. Но затем... Посреди всеобщей беготни одна девочка вдруг издала жалобный крик. Все остановились. Девочка протянула руку. — Смотрите сюда,— она сказала, дрожа. Они подошли медленно к ней, чтобы взглянуть на ее протянутую ладонь. Ладонь, сжатая чашечкой, хранила в себе огромную одинокую дождевую каплю. Девочка заплакала. Они посмотрели на небо. — Еще. И еще. И еще несколько холодных капель упало на их лица. Солнце подернулось молочной дымкой. Повеяло прохладным ветром. Они повернули и пошли обратно к подземному дому. Дальний гром заставил их вздрогнуть и, словно листья перед новым ураганом, они смешались, натыкаясь друг на друга, и побежали. Молния ударила в десяти милях от них, потом в пяти милях, в миле, в полумиле. В одну секунду небо потемнело до полуночной тьмы. Они остановились на мгновенье на пороге своего подземелья, пока дождь не обрушился в полную силу. Затем они задвинули люк и прислушались к шуму гигантского дождя. — Неужели придется ждать еще целых семь лет? — Да, семь. Вдруг один из них вскрикнул негромко: Марго! Что? Она все еще в том шкафу, где мы ее заперли. — Марго... Они посмотрели друг на друга и опустили глаза. Их лица побледнели, стали серьезными. — Марго. Одна из девочек сказала: — Что же... Никто не шевельнулся. — Пошли,— прошептала девочка. Они спустились в коридор под звуки дождя. Молния осветила их лица. Они медленно подошли % к запертому шкафу. Ни звука не раздавалось из-за дверцы. Еще медленнее они отомкнули дверцу и выпустили Марго. Сокращенный перевод с английского Константина ВАСИЛЬЕВА К 275-летию со дня рождения тыс Зимой 1730 года из деревни Денисовки Куро-стровской волости Архангельской губернии ушел крестьянин, совсем еще молодой парень, сын Василия Ломоносова. Его искали несколько дней, но не нашли. Сначала думали — погиб, но потом выяснилось, что Михайло, так его звали, занял у соседа три рубля денег и тулуп. Тогда вспомнили, что накануне его исчезновения через деревню проходил обоз с мороженой рыбой, который направлялся в Москву. Дело было ясное — убежал. Теперь в подушном списке против его имени появилась приписка «в бегах». Это означало, что подать за непутевого Михайлу Ломоносова будет ежегодно выплачивать отец, а если отец умрет, то село «всем миром». А чего было ему бежать? Михайло был единственным сыном зажиточного крестьянина: у Василия Ломоносова была пахотная земля, был рыбный промысел — он первым во всей округе освоил и по-европейски оснастил галиот и прозвал его «Чайка» (об этом рассказывает академическая биография Ломоносова XVIII века). Все накопленное отцом перешло бы к сыну, Михайле подыскивали уже богатую невесту. А он убежал. Ушел от реальной возможности стать первым на селе человеком, крепким домохозяином. Почему же так случилось? Ответ на это простой и одновременно сложный. Михайло Васильевич Ломоносов хотел учиться. А ведь он был помором, родился на севере. Русский Север был в те времена поистине удивительным краем. Здесь, на берегах Белого моря и Северной Двины, жили сильные, предприимчивые люди, привыкшие к тяжелому труду, и одновременно свободные и независимые. Они не знали крепостного права, считались подданными государства. Сурова была их жизнь — короткое лето сменяла долгая холодная зима. Но многие из этих людей добирались до Архангельска и Москвы, плавали к берегам Норвегии, на Шпицберген, часто встречались между ними грамотные люди. Суровая природа, высокая 24 |
