Костёр 1988-02, страница 9

заладилось что-то! То да се, да вдруг ни с того ни с сего пал у Жизномира рыжий бык, которого мыслили для того пира заколоть. Плохая примета!

И отложили свадьбу до русальского праздника Корочуна¹. Там, мол, видно будет. Погадаем еще, испросим совета у трижды светлых богов. Что еще ответят!

А самому кожемяке на Жизномиров двор ходить не велено было. Чтобы, значит, не начали скверного про девку болтать.

Зато, как вскорости рассказали Добрыне, стал похаживать к Жизномиру Гуннар Сварт....

Похаживать да посиживать. Да на Найдену Некрасовну поглядывать.

И был ведь у Гуннара Сварта свой собственный корабль. И люди на том корабле. Те, что добрались нынче с товарищами аж до самого Киева-града. Богатыми гостями вернутся...' Эх, Жизномир, Жизномир! Рысь, говорят, извне пестра, а ты, вышло, изнутри...

Не всякий день теперь видел Добрыня Найден-ку. Вот и нынче появилась только под вечер, да невеселая какая-то, с опущенной головой. Тихонечко притворила калитку, пошла через двор... Добрыня к ней шагнул — кинулась, прижалась да как заплачет! Я даже отвернулся сначала: что смотреть, срамота... Добрыня взял ее голову в ладони, заставил поднять лицо.

— Да что с тобой, желань моя? Обидел ли кто?

Ясно было — свернет, как бересту. А хотя бы и Гуннара Сварта! Она долго не отвечала, все жалась к нему, как котенок замерзший. Наконец выговорила со всхлипом:

— Жизномир, братец мой, коситься стал... Говорит, как к тебе, так опять вся кожами провоняю... Гуннару Гуннаровичу пива поднести стыд...

— Так,— сказал Добрыня. И ничего более не добавил.

8.

ф

Реки с озерами понемногу прятались под лед, когда с юга подошла к городу лодья. В этот день мело; в сплошной мгле чуть виднелись обрывы на другом берегу. С воды поднимался пар, и ветер нес его, мешая с хлопьями снега.

У меня прямо нутро сжалось, когда в снежном вихре возник на черной реке корабль... Так и ударило сперва: Олавов! Потом присмотрелся ^:— не тот. Впрочем, вся разница между ними была в раскраске. Шел вниз по течению такой же узкий да долгий, зловещий. И свирепая морда точно так же щерилась на носу. Увидишь ее разок так, как выпало увидеть мне,— не однажды приснится!.. Пока я смотрел, двое урман сняли эту голову и спрятали ее в трюм.

Тем же часом вышел из крепости сам князь, и я догадался — не простые гости пожаловали.

¹ Корочун — древнерусский праздник «самого короткого дня», в конце декабря.

А когда вышел с князем Гуннар Черный и сбежал к воде едва не вперед всех, я смекнул: это вернулся из дальнего похода его, Гуннара, корабль. Тот, что он спас тогда, в конце прошлой зимы, в страшном ночном бою.

Люди у борта принялись кричать ему по-ур-мански, махать руками в кожаных рукавицах... Дело понятное. Ведь уходили весной и не знали, увидят ли живого*

Кормщик правил искусно, гребцы старались. Корабль выскочил носом на берег, и ватажники посыпались через борт в остылую, совсем уже зимнюю воду. Подперли, подхватили качавшуюся лодью, повели ее на заснеженную сушу... Я видел, как Гуннар Сварт гладил дубовые бортовые доски, норовил впрячься вместе с товарищами. Его с шутками да с прибаутками оттирали в сторонку, отодвигали плечами, явно оберегая. Он же радовался, как мальчишка. Со всеми по очереди обнимался. А всех дольше — со светлоголовым молодым бородачом в медвежьем полушубке, с тем самым, что у кормила еще стоял. Я после узнал, что это был друг его и побратим кровный по имени Асмунд... Вот он отвел Гуннара в сторонку и о чем-то спро'сил — тихо, заботливо. Ладонь к его груди зачем-то приложил. Гуннар в ответ пожал плечами, мотнул головой.

А сгореть бы ей огнем, земле этой урманской, подумал я с превеликим злом. Ей и всем людям тем, что на кораблях от нее отбегают!

Рюрик-князь смотрел на них сверху, заложив руки за поясной ремень. С места не двигался. И так честь немалая, что из крепости вышел.

Я потихоньку оглядывал вышедшую с ним дружину и думал о том, что и мне, Даждьбог даст, сыщется когда-нибудь местечко среди этих людей. Буду стоять между ними, такой же, как любой из них, в богатом плаще и крашеных сапогах, и тот самый меч проляжет в кожаных ножнах вдоль бедра, столь же привычный, как собственная рука или, скажем, еще матерью подаренный оберег... А то не оберег для воина — честный меч!

Потом я разглядел на берегу Жизномира. Разглядел и даже шагнул было вперед — подойти. Однако остановился. А что меня остановило, и сам не уразумел.

Урмане под горой разгружали свой корабль, шли наверх: поклониться князю, поднести подарки, привезенные из чужедальних земель, ответ дать, как его, Рюрика, товарами торговали, как честь ладожскую берегли!.. Шли не порожние, и снег тяжело поскрипывал под сапогами. Неплохо торговали, видать. А может, и грабили кого по дороге, с них станется... И поскольку Гуннар держал во всем этом немалую долю, невелик труд был понять: ходить девке Найденке при позолоченных бусах на шее. А то и с дорогими жуковиньями на перстах. Не со стеклянными, что Добрыня дарил... Вот только захочет ли прилюдно их надевать? А что, может, и захочет,

7