Костёр 1989-08, страница 12

У острова Столб русло Лены делилось на несколько проток, впадающих в море. Отсюда предполагали плыть в разные стороны: «Якутск» на запад, к устью Енисея, «Иркутск» на восток, к устью Колымы на Камчатке. Перегрузили продовольствие на два дощаника (по одному на каждый отряд), а порожние отправили в Якутск. С ними должна была вернуться туда и Татьяна, но отказалась в последний момент.

— Долгая разлука, — объявила мужу, — для меня страшнее всего!

И Прончищев снова уступил. Понадеялся на то, что достигнут они устья Енисея в одно лето.

Выйти в море ближайшей к Енисею протокой не удалось. И соседние — тоже оказались слишком мелки. На поиски фарватера в них потеряли неделю. Еще две затратили на обход дельты Лены. Иные матросы стали роптать, обвиняя во всех бедах Татьяну:

— Женщина на борту — плохая примета. Пусть лейтенант отправит жену обратно!

Раньше Челюскин поддержал бы их. Но теперь — поздно. Не на чем отослать ее обратно. Разве что и самим возвращаться в Якутск. И штурман решительно пресек недовольных:

— Устарела, братцы, ваша примета. Сам Петр I ее опроверг в Персидском походе. С ним тогда тоже жена плыла, а персы города нам без боя сдавали. И мы еще наверстаем упущенное время.

Однако приблизились к устью Енисея в то лето ненамного. Лишь двое суток плыли от впадения коварной дельты в море на запад по чистой воде. Утром 26 августа увидели густую цепь огромных — иные с двухэтажный дом — льдин-айсбергов, плывущих навстречу.

Это зрелище впечатляло. Одни ледяные острова сверкали белизной. Другие расцвечивались всеми цветами радуги — так причудливо отражалось в них солнце. Голубым, фиолетовым и оранжевым переливались и скалы, испещренные желтыми пятнами песчаника и белыми — ягеля.

— Прорвемся? — спросил Прончищев, не отрываясь от подзорной трубы.

— Попробуем, — ответил Челюскин. — На войне перед неприятелем не отступают. А льды — та же вражеская эскадра!

зимовка на реке оленек

За скалами пережидали льды двое суток. А на третьи — резко похолодало, повалил густой снег. В воде появилась шуга — ледяное «сало». Это грозило ледовым пленом. Пришлось войти в устье ближайшей реки Оленек и искать место для зимовки.

Весть о том, что в Оленеке появилась «большая русская лодка», разнеслась за сотни верст. Местные жители — якуты и эвенки — поспешили увидеть ее. Они привезли свежее мясо и рыбу, помогли собрать плавник,, вынесенные на берег деревья, рыть землянки, строить избы. Через месяц вместе справили новоселье, мылись в своей бане.

Добровольных помощников щедро одарили подарками: медными котлами, разноцветными сте

клянными бусами и кусочками яркой ткани, зеркальцами, колокольчиками. На следующий день гости разъехались, простившись до будущей весны.

В начале ноября солнце скрылось за горизонтом, и наступила долгая полярная ночь. Неделями за окнами выла метель, трещали пятидесятиградусные морозы. В двух избах-казармах, где размещалось пятьдесят человек, круглые сутки топили печи. Дома заметало снегом по крышу. Часами всей командой пробивались к дровам и провиантским складам. В погожие дни скалывали лед со снастей «Якутска», охотились на песцов, ловили рыбу.

Татьяна всю зиму шила матросам меховые одежды и обувь взамен изношенных овчинных полушубков, ботфортов и шапок-треухов. А в редкие свободные минуты выходили они с мужем и Челюскиным полюбоваться сказочно красивым северным сиянием. Вполнеба вспыхивали разноцветные полосы, будто гигантский павлин распускал хвост.

— Да ради одной такой красоты, — восхищался Челюскин,— стоило забраться сюда, на край света!

С цингой шутки плохи

В середине апреля 1736 года в Оленекское зимовье прибыл посыльный из соседнего отряда.

— Беда! — объявил он с порога.— От цинги, почитай, вся команда «Иркутска» вымерла. Из пятидесяти человек лишь восемь живы!

Спасательный отряд возглавил Челюскин. Гнали оленьи упряжки во всю мочь четверо суток. И перед глазами открылась страшная картина. Толстая наледь покрывала стены и потолок казармы. Еще в начале зимы развалились печи, сложенные из сланца. На нарах вперемешку лежали живые и мертвые. Чудом выжившие матросы, еле шевеля запекшимися губами, рассказали, что отряд плохо подготовился к зимовке. Одна изба оказалась слишком тесной для всех. Питались в основном солониной, свежего мяса и рыбы не видели, мало двигались. От страшной северной болезни цинги не уберегся никто...

Почти полтора месяца выхаживали больных, в которых едва теплилась жизнь. Долбили ломами промерзшую землю, чтобы похоронить мертвых. Строили новую избу-казарму. Скалывали лед со снастей и бортов «Иркутска», чтобы сохранить корабль. Вернулись к своим лишь в середине июня, дождавшись смены из Якутска.

Признаки цинги Челюскин заметил и у своего командира. У него кровоточили десны, шатались и выпадали зубы, лицо опухло и пожелтело.

— Возвращайтесь с Таней в Якутск, — сказал Челюскин. — Я сам поведу корабль к Енисею.

— Пока держусь на ногах, — ответил лейтенант, — корабль не покину. И Таня останется со мной до конца.

Спорить со старшим по званию строжайше запрещалось морским уставом. Да и Семен на месте друга, наверно, поступил бы точно так же.

ю