Костёр 1990-09, страница 24

Римлянин нагнулся и расстегнул тяжелый, с бронзой, ошейник на шее волка. Волчок стал

t э

теперь взрослым волком, хотя и не достиг полной мощи. Настало время предоставить ему выбор — возможность вернуться в лес к своим диким сородичам. Дикого зверя можно приручить, но нельзя считать его по-настоящему своим, пока, получив свободу, он не вернется к тебе добровольно. Марк знал это, и они с Эской тщательно готовили теперешнее событие. Они не раз приводили волка на это место, чтобы он изучил дорогу домой, если ему захочется вернуться. Если... Держа пальцы на пряжке, Марк раздумывал над тем, ощутит ли он когда-нибудь опять живое тепло мохнатой шеи Волчка.

Сняв ошейник, Марк сунул его себе за пазуху.

— Ты свободен, братец. Доброй тебе охоты.

Волк с недоумением посмотрел ему в лицо,

затем новый порыв ветра принес лесные запахи, коснулся его подергивающегося носа, и он затрусил вниз по склону.

Марк сел на ствол березы, а Эска уселся рядом на корточки.

Это был их излюбленный наблюдательный пост. На стволе было удобно сидеть, и, благодаря крутизне склона, отсюда открывался вид на лесистые холмы и за ними — на синеющее вдали нагорье.

Двое наблюдателей лениво перекидывались фразами и подолгу молчали. Таким образом они перебрали множество тем, в частности, обсудили гостя, которого дядя Аквила ожидал вечером,— ни больше ни меньше как самого легата Шестого легиона, едущего из Эбурака в Регн, а оттуда в Рим.

— Он старый друг твоего дяди? — между прочим поинтересовался Эска.

Да, кажется, они вместе служили в Иудее, дядя командовал Первой когортой Десятого легиона, а легат служил трибуном при штабе. Должно быть, он много моложе дяди Аквилы.

Вскоре они и вовсе замолчали, каждый погрузился в свои мысли.

Природа словно подступила к ним ближе. Мелькнувший в папоротниках красноватый блеск и пригнувшиеся цветы наперстянки сказали им, что пробежала лисица. А вот и она сама — остановилась на открытом месте, подняв острую мордочку, шкурка поблескивает на солнце почти металлическим блеском. Вот она повернулась и исчезла в гуще деревьев. И, провожая взглядом мелькнувший напоследок красноватый блеск, Марк поймал себя на том, что думает о Коттии.

Теперь мир его расширился и он уже не так нуждался в ее обществе; она и сама понемногу отдалилась от него без тени укора. Он и не чувствовал за собой вины. Он понял вдруг, как легко было Коттии заставить его почувствовать себя виноватым, стоило ей захотеть. И он испытывал прилив благодарности. Странно, если хорошенько подумать, так она ему очень нужна, не меньше, чем раньше. О ней забывала какая-то поверхностная часть его души, а в глубине он сознавал, что почувствовал бы себя очень несчастным, если бы ему не пришлось больше ее видеть. По

жалуй, таким же несчастным, вернулся Волчок...

Вернется ли Волчок? Что перетянет

как если бы не

зов кро

ви или верность хозяину? В любом случае, как надеялся Марк, выбор волка будет решительным и быстрым — без мучительных колебаний. .

Они прошли в город через Южные ворота, достигли дворика, никого не встретив по дороге; Эска пошел за свежей туникой для своего господина, а Марк повернул вдоль колоннады к атрию. В зале с дядей Аквилон находились двое незнакомцев, оба в военном, на одном сквозь слой пыли сверкала золоченая бронза легата; другой, стоящий немного сзади, был, очевидно, штабным

командиром.

— А-а, ты вернулся,

сказал дядя Аквила,

делая шаг вперед.— Клавдий, представляю тебе моего племянника Марка. Марк, это мой старинный друг Клавдий Иеронимиан, легат Шестого легиона.

Марк поднял в знак приветствия руку, глядя прямо в длинные угольно-черные глаза, словно освещенные изнутри солнцем.

— Я очень горжусь знакомством с легатом Победоносного.

Лицо легата сморщилось в улыбке, отчего множество линий углубилось вокруг рта и глаз.

— А я рад познакомиться с родичем моего старинного друга.— Он показал на своего спутника: — Представляю вам трибуна Сервия Пла-цида из моего штаба.

Марк обернулся к молодому командиру и в тот же миг мучительно ощутил свою хромоту. Ему уже приходилось раза два сталкиваться с людьми, в чьем присутствии он испытывал подобные неприятные ощущения, и симпатии это к ним не прибавляло.

— Волк! — воскликнул Плацид.