Костёр 1991-02, страница 31

зазвенело. Так я простоял полминуты. Звон перешел в гудение. Будто от уха до уха бегал во мне паровоз. Зеленые фосфорические полоски на арбузах замелькали с бешеной скоростью, словно обручи в руках у жонглера. А сами арбузы, как шаровые молнии, вдруг стали с треском лопаться внутри меня. Я задохнулся, не выдержал и открыл глаза. Голова у меня кружилась. А перед глазами долго еще подрагивал последний слепящий арбуз. Я дрожащей грудью скорей вздохнул несколько раз поглубже и огляделся.

Иван Иваныч стоял с закрытыми глазами, и губы его двигались, как бы что-то напевая. Из левого его кармана высунулась мышья мордочка. Усы ее подергивались. На ранте правого кармана сидел зеленый кузнечик и двигал длинными ножками-смычками, словно подыгрывал какой-то слышимой только им мелодии.

А человечек Соломенные ножки весь превратился в слух. У него даже руки слушали. Они проделывали какие-то сложные пируэты, как бы дирижируя целым оркестром.

Я снова закрыл глаза, но уже не так сильно и постарался дышать не очень громко. И постепенно во мне зазвучала музыка.

— Что-то журчит, как ручеек, — прошептал я.

— Это в травах бродят соки, — сказали Иван-да-Марья.

— А еще будто в маленькие звонкие барабаны ударяют.

— Это почки лопаются.

— Теперь словно кто-то струны перебирает.

— Ветер, — засмеялись Иван-да-Марья.— Ветер свои песенки в траве наигрывает.

Я открыл глаза. Все стояли, как зачарованные. Иван Иваныч покачивался из стороны в сторону и туманно улыбался.

— А вы, вы не слышали здесь своего поющего дерева? — спросили Иван-да-Марья человечка Соломенные ножки.

Тот только покачал головой. Потом нагнулся, сорвал тоненькую травинку и натянул ее на свой смычок. Он провел травяным смычком по струнам, и мы услышали тонкий певучий звук.

— Странно, странно, — удивились Иван-да-Марья. — Это ведь песенка сон-травы. Неужто ее уже и другие травы заучили?

— Нет, — сказал человечек Соломенные ножки, — просто-я-сейчас-слышал-эту-мелодию. Она где-то рядом.

— Верно. Верно, — сказали Иван-да-Марья. — Она тут рядом растет за птичьим гречишником и лягушачьей кислицей. 'Пойдемте. Пойдемте. Там можно прекрасно отдохнуть с дороги. У нас там все гости отдыхают. И лягушки, и кошки, и козы, и птицы.

Мы шли сквозь шелестящую, шуршащую, цветущую гущину, и воздух наполнялся постепенно разными звуками. Мы слышали мяуканье, собачье ворчание, короткое блеяние коз, нахальный гусиный гогот. Из травы вдруг высовывались треугольная кошачья мордочка или заячьи уши. Из-под ног, будто зеленые перчатки, выпрыгивали прыткие лягушата. В развилке дерева куковала кукушка. Из кустов нацеливались на нас гусиные клювы. А под деревом лежала коза, хитро поглядывая своим зеленым в крапинку глазом величиной с крыжовину.

— Вот и пришли. Вот и пришли, — сказали Иван-да-Марья. — Здесь и отдохнете. Под деревьями. В тени.

Я заметил крупные лиловые колокольчики.

— Странно, — сказал я, — до сих пор я думал, что колокольчики бывают только синие.

— Это не просто колокольчики. Не просто, — засмеялись Иван-да-Марья. — Сон-трава. Вот что это. Вы присядьте. Присядьте.

От узких стрельчатых листьев рябило в глазах. Огромные пушистые колокольчики будто слегка позванивали. Мерный и мелодичный звук сливался в одно слово: «спим-иии-спи-иим-спи-ииии-ммм»...

И как-то незаметно мы стали засыпать. Я сел на траву и прислонился к стволу дерева. Человечек Соломенные ножки даже во сне прижимал к щеке скрипку и медленно водил смычком по струнам в такт своему дыханию.

И всем нам снилась одна и та же песенка. Песенка сон-травы:

Баю-баюшки-баю, Я вам песенку спою, Песню сонную свою Про лесные-сные травы И дремучие дубравы, Где гуляет дрема-сон, Все заботы гонит вон...

26