Костёр 1992-02-03, страница 7

ва по парте Мартынов прямо покатился со смеха. Мы все кинулись посмотреть, что это так его рассмешило. И тоже схватились за животы. К графину, старательно нарисованному Никифоровым, Ляко пририсовал... бабочку... черную... с синими звездочками. Да-да... на горлышке графина.

Мы сгибались от хохота. И показывали Ляко большой палец. С некоторым подобострастием, отмечу в скобках. Ляко снисходительно улыбался.

Он пошептался с Тяви, и тот вышел из класса.

I ¹

Мы сразу раскусили блестящий замысел Ляко — задержать Никифорова в туалете, чтобы он не мог спрятать альбом.

Мгновенно наступившая тишина вывела Гармошку из его привычного приоконного оцепенения. Он с удивлением оглядел класс и пошел по рядам. Этого-то мы и ждали.

Около парты Никифорова он остановился. Долго всматривался в альбом. Потом вдруг взял его в руки.

— Чья работа?

— Никифорова! — завопили мы.

На шум в дверь заглянул Тяви. Он понял, что свое задание выполнил и втолкнул в класс взлохмаченного и красного Никифорова.

— Вот он! — завопили мы с еще большим восторгом.

Ничего не понимая, Никифоров сел на свое место.

— Это ваша работа? — спросил его Гармошка, кладя перед ним альбом.

Никифоров с ужасом смотрел на рисунок.

— Это... не я,— проблеял он.— То есть... Графин — я, а это,— он пальцем показал на бабочку,— это не я...

—. Вот как! — Гармошка с интересом смотрел на Никифорова.— У вас что же... есть соавтор? Кто же он?

Никифоров озадаченно молчал. Молчали, естественно, и мы.

Гармошка широким жестом поправил свою бабочку, неожиданно улыбнулся и протянул:

— Весьма недурно...

И красным карандашом вывел в альбоме: «За графин — три, за бабочку — пять».

Тут зазвонил звонок, Гармошка снял со столика графин, завернул его в газету, сунул в свой толстый портфель и вышел. Развернувшись, мы уставились на Ляко. Такого Ляко мы не видели. От смущения у него на носу даже выступил пот.

На следующий урок рисования Ляко принес огромный самодельный альбом из какой-то толстой синей бумаги. Когда он раскрыл его, то альбом занял всю парту. Тяви суетился, не зная, как вести себя. В конце концов, чтобы не мешать соседу, он деликатно удалился на другую парту.

То, что Ляко обзавелся альбомом и намерен рисовать, потрясло класс. Мы все замерли, боясь ему помешать.-

Гармошка установил на столике свой очередной натюрморт — две толстые книги и белую вазу, очевидно, принесенную из дома, и занял

свою позицию у окна. Но, оказывается, смотреть в окно он мог только при шуме в классе. Тишина выбивала его из привычного отрешенного состояния. Сначала он пугливо оглядывался, потом повернулся к классу. Лицо его было тревожным. А мы то смотрели на Гармошку, то на склонившегося над альбомом Ляко. Он ловил наши взгляды и иногда зло бросал: «Чё надо?». Он был явно не в своей тарелке.

Нас всех занимало, как будут оценены труды Ляко на сей раз. И когда Гармошка подошел к его парте, мы все тихо встали и столпились вокруг.

Гармошка долго разглядывал рисунок Ляко.

— Контур схвачен верно...— Мы с облегчением вздохнули.— А вот тени...

— Да это у меня альбом такой... синий., вот и не получилось.

Ляко продолжал удивлять нас. Мы впервые услышали, как он оправдывается. Сконфуженно, не поднимая головы.

Гармошка с любопытством глянул на него.

— Да вы, оказывается, тонкий колорист... Впрочем... вы, пожалуй, правы.—,Он задумался, скрестив на груди руки.— Здесь другое просится... Если позволите...

Гармошка сел рядом с Ляко, достал из кармана пиджака перочинный ножичек в кожаном чехольчике и долго на клочке бумаги затачивал карандаш.

Я стоял к Гармошке ближе всех, но уследить за движением его руки не мог: карандаш порхал над бумагой. Было непонятно, что он рисует — я видел какое-то кружево линий. Но вдруг из всего этого стало проступать очертание избы. .

Карандаш долго суетился около крыльца, потом появились окна с резными наличниками, изгородь, и вот уже к нам, из-за этой изгороди, потянулись голые ветви деревьев.

— А теперь дайте мне синий и красный. И мел,— попросил Гармошка

Сначала он взял синий карандаш. И изба стала погружаться в темноту. А когда он заработал мелком, мы разинули рты: вокруг дома на наших глазах стали вырастать сугробы, на крыше, крыльце появились снежные наплывы. Красным карандашом он зажег в избе свет. И его отблеск упал на снег под окном.

— Как у нас в деревне! — не удержался я.

Гармошка давно уже ушел, а мы все стояли

у парты и завороженно разглядывали рисунок. Ляко вдруг поднялся.

— Кто шумнет у него на .уроке — во! — объявил он, показывая кулак. И для большей убедительности ближайшим поднес его к носу.

Но на этом чудеса не кончились.

Однажды вечером я увидел Ляко, гуляющего с Гармошкой по нашему парку.

Гармошка о чем-то с жаром говорил, показывая рукой то в одну сторону, то в другую. Я подошел поближе. «Такие золотистые тона бывают только на закате,— услышал я.— Вы посмотрите...» Ляко послушно поворачивался и важно кивал головой.

Рисунок О. Филипенко

-