Костёр 1992-04-06, страница 22

га, выпавшего у него из рук при последней выходке злодея Кабриона. Пипле был печален. Он то и дело прерывал работу и испускал глубокий вздох, проводя пальцем по вмятине, оставленной на его шляпе бессердечным Кабрионом.

Пипле не был выдающимся мыслителем. Но он доподлинно знал, во-первых, что дважды два — четыре, а во-вторых, что Кабрион — его смертельный враг.

«Он проник ко мне в дом, застиг меня одного. Запечатлел на моем лице сатанинский поцелуй. Почему он так. поступил? Тут не дерзкое бахвальство — ведь нас никто не видел. Быть может, это доставило ему удовольствие? Нет! Это противоречит законам природы. Я чувствую: здесь какая-то тайна, и я не в силах ее разгадать. Чего он добивается?»

Почтенный привратник вновь коснулся шляпы. Это вошло у него в привычку, когда он размышлял о Кабрионе. Так он страдал в тишине, но внезапно с третьего этажа послышался крик:

— Скорее! Господин Пипле, бегите сюда!

— Этот голос мне незнаком, — произнес Альфред, опустив на колени руку с натянутым на нее сапогом. — Незнакомый мужской голос... и он призывает меня... Но как мне уйти? Я не могу бросить швейцарскую, а Стази нету дома...

— Скорее! — доносилось сверху. — Госпоже Пипле дурно!

Альфред вскочил, потом опустился снова на стул.

«Этого не может быть, — подумал он. — Моя супруга ушла час назад... Но вдруг она вернулась, а я и не заметил?»

— Господин Пипле! Ваша жена у меня в объятиях! Торопитесь же!

Гнев и возмущение охватили господина Пипле.

— Сударь, — закричал он громовым голосом,— приказываю вам оставить мою жену в покое! Я иду.

Альфред выбежал из швейцарской. В спешке он не запер дверь. Какой-то человек, притаившийся под лестницей, воспользовался этим и прошмыгнул в швейцарскую. Он молниеносно прикрепил к стене над кроватью лист бумаги и испарился за секунду до возвращения госпожи Пипле. Она вошла с улицы, увидела, что комната пуста, и крикнула:

— Альфред! Где ты, старый непоседа? Бросил швейцарскую на произвол судьбы!

Альфред как раз занес ногу на площадку второго этажа. Он замер, выпучив глаза и разинув рот.

— Я вижу внизу мою супругу. Значит, она никак не может лежать без чувств на третьем этаже, — рассудительно изрек господин Пипле. — Но кому же принадлежал этот неведомый голос?

Спустившись вниз, он столкнулся нос к носу с госпожой Пипле.

— Это и вправду ты, Анастази?

— Кто же еще, скажи на милость?! Что глаза-то вылупил? Закрой рот, чего доброго, ты меня проглотишь.

— Ах, Анастази, мне плохо... У нас творится Бог знает что...

— Везде что-нибудь творится, эка невидаль!

Но ты и впрямь не в себе: лоб мокрый, испарина... Чем ты тут занимался?

— Да, я весь в поту... и недаром! Здесь такое происходит... — господин Пипле потер ладонью свой широкий лоб.

— Сам виноват: носишься как угорелый. Сидел бы себе спокойно на стуле в швейцарской.

— Ты несправедлива ко мне, Анастази. Ты знаешь, что я скорее умру, нежели покину свой пост. Но ведь тебе хотели нанести оскорбление!

— Мне? Оскорбление?!

— Ну, не совсем... Опасность грозила тебе наверху, а ты была внизу, но...

— У тебя ум за разум зашел. Что ты плетешь? Ничего не понимаю. Постой, а вдруг это новые проделки подлеца Кабриона?

В тот самый момент, когда Анастази упомянула о Кабрионе, привратник обернулся и узрел над кроватью ухмыляющуюся физиономию своего недруга. Да, сомнений нет: это его тощее лицо, длинные волосы, козлиная бородка, ехидная усмешка и пристальный взгляд... Альфред зажмурился в надежде, что адское наваждение рассеется. Тщетно! Голова, без признаков туловища, продолжала маячить над кроватью.

Несчастный Пипле пошатнулся и замахал руками, словно пытаясь отогнать ужасное видение. Его страх передался даже доблестной госпоже Пипле. Она схватила Альфреда за плечо и вскрикнула:

— Кабрион!

— Да, это Кабрион, — успел выговорить Альфред и впал в оцепенение, как это всегда с ним случалось в критические минуты жизни.

Опомнившись, Анастази ринулась к кровати, вскочила на нее и сорвала со стены автопортрет Кабриона с воинственным кличем:

— Вот вам и весь сказ!

Альфред продолжал сидеть в оцепенении, вытянув руки вперед. Знаменитая шляпа равномерно покачивалась из стороны в сторону, как бы свидетельствуя о силе его переживаний.

— Открой глаза, старичок, — нежно сказала госпожа Пипле. — Это всего лишь портрет, мазня

шалопая Кабриона. Смотри, что я с ним сделаю!

Анастази швырнула произведение искусства на пол и принялась яростно топтать, приговаривая:

— Ах ты мерзавец, прощелыга! Я и с тобой разделаюсь, дай срок! Ой, Альфред, — добавила она поднимая картину, — это еще не все! Смотри, тут написано: «Кабрион дорогому Пипле, своему другу

до гроба».

Альфред воздел руки к небесам:

— «Другу до гроба!» Нет, решительно этот человек жаждет моей смерти. Я уже чувствую могильный холод. Мне остается лишь прибегнуть к защите закона. К счастью, Господь Бог всегда на стороне честных людей...

Господин Пипле направился к двери.

— Я иду с жалобой в полицию. Предъявлю там этот портрет.

— На что же ты будешь жаловаться, старичок?

— Как на что?! Мой заклятый враг вешает свой портрет над нашим супружеским ложем! Неужели правосудие не защитит меня? Анастази, подай картину. Нет, сначала переверни ее... Не могу видеть

20