Пионер 1956-04, страница 45

патягу за ногу, но побороть не мог. И тогда пёс нарочно валился в траву под торжествующие возгласы Павлуши.

Когда жили в деревне, Константин меньше обращал внимания на Симпатягу, чем в городе. Почти всё дневное время он проводил на берегу: стоял неподалёку от воды и забрасывал длинную прозрачную лесу в речку, где она перекатывалась по гальке. Если Симпатяга спокойно лежал возле него, следя за тем, как он выбрасывает из воды бешено трепещущих рыбок с кремовыми хвостами и стеклянно-зелёной чешуёй, то хозяин не замечал его, но стоило направиться к перекату, чтобы полакать воды, как он замахивался удилищем:

— Куда?! Назад! Пшёл!

Симпатяга, виновато понурив голову, убегал далеко вверх по реке и там утолял жажду.

Однажды Константин пошёл в горы, долго лазил по ним и сел отдохнуть. Симпатяга, поотставший от него, стал спускаться вниз. Когда до хозяина было совсем близко, он решил незаметно подползти к нему. В таких случаях, если это удавалось Симпатяге, Константин радовался:

— Молодчина, овчарёнок мой, обхитрил!— И награждал чем-нибудь вкусным. Отвалив на губу язык, пёс бесшумно подкрадывался. Вот уже просвечивает сквозь куст голубая рубашка Константина. Вдруг около рубашки качнулось что-то чёрное. Симпатяга тревожно раздвинул мордой ветки. Чёрное покачивалось взад-вперёд. Оно было гибкое, изогнутое, как шея у гуся, изо рта выскакивало что-то тонкое, раздвоенное, вьющееся. Незнакомое существо напряглось, потянуло свою голову с глазом, похожим на чёрную икринку, к локтю Константина и зашипело. Хозяин обернулся и замер. По его испуганному лицу Симпатяга понял всё, прыгнул, разодрав куст, и схватил чёрное зубами как раз возле головы, на изгибе.

Вскоре чёрное перестало скатывать кольцами своё круглое тело. Константин поднял его палкой и брезгливо отбросил в сторону.

— У, змеища проклятая!

Потом он долго гладил пса по морде и ушам, приговаривал:

— Милый спаситель мой! Прекрасный овчарёнок мой!

Этим же летом, после того, как вернулись из деревни, к хозяину стала заходить Клара. Едва появившись в комнате, она сердито взглядывала на Симпатягу и говорила, отставляя мизинцы:

— Костечка, убери куда-нибудь овчарку.

Собачатиной разит, да и боюсь я её. Вон у неё какие зверские глазищи.

— Что ты, -Кларуша, Симпатяга — чистюля! К тому же умный, не тронет. И глаза у него предобрые.

— Удали, говорю, овчарку, а то уйду! —• Голос Клары, вначале ласковый, вкрадчивый, делался твёрдым, злым.

Хозяин бледнел, рывком распахивал дверь.

— Симпатяга, в коридор!

Осенью, когда уже облетели деревья, Константин с чужими людьми начал вносить в квартиру какие-то вещи. Один из них, внося узел, уронил круглую подушечку, на которой был вышит павлин. Она пахла Кларой. Хотя Симпатяга не любил Клару, он поднял подушечку и понёс на диван. В это время вплыла в комнату владелица подушечки, злобно взвизгнула и, схватив швабру, ударила ею по ноге Симпатяги.

Пёс долго не вставал на ногу, Константин привязывал к ней плоские дощечки и обматывал бинтом.

Пока Симпатяга болел, он находился в коридоре, а затем хозяин сделал в углу балкона навес и перевёл пса туда.

С тех пор Симпатяга часто сидел голодный и наедался лишь вечером: утром Константин только успевал его вывести погулять и потом торопливо бежал к автобусной остановке.

В последнее время хозяин приходил поздно. Вот и сейчас его нет и нет. Много раз подкатывали к фонарю автобусы и, выпустив пассажиров, отъезжали; лучи светофоров в сгустившейся темноте стали дальше пробивать воздух, а высокая фигура Константина всё не появлялась на тротуаре. Симпатяга устал метаться по балкону, лёг под навес на холодную бетонную плиту. После ухода Константина Клара зачем-то убирала подстилку, а к вечеру выбрасывала, но сегодня она, наверное, забыла выбросить её. От холода и голода Симпатяга и сам не заметил, как жалобно и протяжно взвыл.

Клара крикнула в комнате:

— Замолчи, зверюга!

Немного спустя дверь балкона открылась, и Клара вывалила в чашку тюрю из кусков ржаного хлеба. Хотя Симпатяга и ненавидел Клару, он так хотел есть, что, едва захлопнулась дверь, бросился к чашке и жадно проглотил крупный раскисший кусок, а через мгновение отпрянул назад и начал кататься по бетонному полу, взвизгивая и скуля. Огненная боль раздирала нос, пасть, глотку и внутренности. Будто нос прижгли головеш

42