Пионер 1956-08, страница 40

— Что ты, что ты, нам торопиться надо!— решительно возразил Улукиткан.

Мы закусили медвежьим мясом, напились чаю. Олени разбрелись по кочковатой мари в поисках зелёного черноголовника. Солнце косыми лучами грело тайгу.

— Пойдём смотреть, кто умер, да надо ехать, до ночёвки ещё далеко,— сказал Улукиткан. ' j

У лиственницы старик остановился, потоптался, посмотрел вокруг и подошёл к кострищу,

— Люди, которые тут были, шли куда-то дальше, да болезнь надолго задержала их,— сказал он.— Видишь, какой большой очаг остался, много сгорело в нём дров.

— Почему ты думаешь, что людей здесь задержа

ла именно болезнь? Разве они не могли выбрать это место для длительного отдыха?

— Нет. Ворон далеко летает, однако селится там, где корм есть. Посмотри, кругом ягеля совсем нет, чем будет дут кормиться олень?

— А разве черноголовник — плохой корм?

— Его олень ест только весной, пока он сочный, но всё равно ему каждый день нужен ягель. Да и эвенку тут делать нечего, место плохое: стланик, чаща, россыпь — в такой тайге зверь не держится. Только шибко больной люди могли жить тут, ведь река Чайдах рядом, а там' и мясо можно добыть и ягель есть. Теперь понимаешь?

Старик осторожно, как бы боясь нарушить чей-то покой, подошёл к торчащим рядом пням. Его сухое старческое лицо снова стало сосредоточенным.

— Однако я ошибся, тут было два покойника, наверное, отец с ребёнком, мальчик или девочка, теперь не узнать: много лет прошло. Они умерли в одно время, может, от одной болезни, а похоронила их женщина маленького роста,— тихо рассуждал старик.

Я стоял в недоумении, глядя то на старика, то на пни: пни как пни, самые обыкновенные, какие встречаются всюду в тайге, без надписей и без условных меток.

— Как ты смотрел и не видел? Плохо, когда не понимаешь, что видят глаза,— сказал Улукиткан, заметив мои сомнения,— Тогда слушай, хорошо слушай. Видишь, четыре пня стоят по два, как ножки кровати, это лабаз был сделан для покойника. Деревья срубила маленькая женщина, смотри, какие низкие пни!.. А для лабаза деревья рубят как можно выше...

— Их мог срубить и невысокий мужчина»..

Улукиткан рассмеялся тихим, беззвучным смехом.

— Видишь, как дерево рублено? Топор кругом ствола ходил, так ру

и не попро*бует языком, не скажет, что кушает, так и ты,— упрекнул он меня,—Ладно, чай пьём, потом смотреть пойдём...

Я верил в необычайную наблюдательность старика, но на этот раз усомнился в ней. Вместе с тем мне очень хотелось, чтобы Улукиткан оказался прав.

Пока он развьючивал оленей и отпускал их кормиться, я притащил дров. Вспыхнул костёр. Зашумел чайник. Старика не покидало грустное настроение. Заметно уменьшилась его подвижность.

— Как твои глаза? — спросил я осторожно»

— Мало-мало стало лучше, однако совсем хорошо не будет. Стар я, Скала вон какая крепкая, а время ломает и её.

— Вечером сделаем примочку. Может быть, глаза у тебя устали и требуют более продолжительного отдыха, нежели одна ночь. Давай задержимся на Чайдахе дня на два, на три, пока совсем не выздоровеешь.

Мы с Улукитканом направились к югу.

37