Пионер 1956-08, страница 41

бит только женщина. Мужчина рубит с двух сторон.

Приглядываясь к пням, я заметил, что, деревья действительно были срублены как-то не по-мужски, нетвёрдой рукой. Я заметил на пнях и вмятины от сгнивших перекладин лабаза.

Улукиткан продолжал рас-jfWiT^^lr .3= сказывать.

— По длине лабаза разве не понимаешь, что большой люди гут лежал, а по ширине его делали на два человека? Этот кусок дерева видишь? Он от корыта, в котором раньше хоронили детей. Оно небольшое было.— Улукиткан вывернул ногой полусгнивший обломок корыта.— Теперь как думаешь, старик правильно сказал?

Под обломком корыта мы увидели несколько бабок, позеленевших от времени, изъеденных сы

ростью. Кости были различной величины, от крупных и мелких зверей, и лежали горкой.

— Э-э-э...— протянул нараспев старик.

«Сейчас откроется ещё одна страница прошлого»,— подумал я, наблюдая за Улукитканом и тщетно стараясь разгадать что-нибудь по этим полуистлевшим косточкам.

— Не дочь, а сын был похоронен, это его игрушки, их тогда под лабаз положили... Вот и всё...

— Я бы ни за что не догадался.

Старик улыбнулся и шепотком сказал:

— Тебе ещё рано всё знать. Мать даёт жизнь, а годы — опыт. Теперь пойдём отсюда, нельзя долго тревожить умерших,— закончил он ещё тише и, согнувшись, торопливо зашагал к перелеску.

У меня под ногой громко хрустнул сучок. Улукиткан испуганно оглянулся и неодобрительно погрозил пальцем.

Мне оставалось только подивиться сочетанию в этом человеке мудрой проницательности с наивными первобытными суевериями.

НЕЗРЯЧИЙ ЗРЯЧЕГО ВЕДЕТ

асов в пять мы покинули стоянку и двинулись через марь. Моему проводнику и оленям привычно ходить по марям, я же передвигаюсь с большим трудом и скоро отстаю от каравана. Высо-"кие торфяные кочки, туго переплетённые корневищами осоки, не выдерживают тяжести моего тела, пружинят. Ноги скользят. Но падать нельзя: между кочек прячутся предательские ямы, наполненные водой. Иду словно на высоких ходулях, ступаю очень осторожно, но всё же скоро сапоги полны воды.

За марью меня поджидал Улукиткан. Я выжал портянки, и мы продолжали путь.

Когда вышли на отрог, солнце заканчивало свой дневной путь. Ветер нагонял прохладу. Улукиткан слез с оленя и, опершись грудью на палку, долго смотрел вперёд на широкую долину.

— Большой Чайдах,— сказал он задумчиво.

Сквозь темносиний вечерний сумрак уходила на восток широкая долина, сдавленная с боков плое.-кими гарями. По дну её в тёмных ельниках вилась небольшая река. От пологих берегов и до вершин отрогов полосами взбирались густые заросли лиственничного леса вперемежку со стлаником. По более крутым склонам гор виднелись каменные осыпи да старые гари. Долина, казалось, отдыхала в безмятежном покое. И нам вдруг захотелось поскорее разжечь костёр, отдохнуть.

Мы стали спускаться в долину. Ночь опережала нас. Небо быстро темнело. В лесу стало глухо и тревожно. Кусты, деревья, пни порой казались живыми существами, двигающимися вместе с нами. Вдруг справа донёсся подозрительный шорох. Улукиткан задержал караван. Снова тишина, и снова треск.

38 *

— Ух-ух-ух.. — совсем близко послышался крик удалявшегося медведя.

— Однако ещё жить буду: амикан ¹ боится меня,— сказал старик.

— Что, опять неладно с глазами? — спросил я, увидев, что он прикладывает платок к глазам.

— Не беспокойся, ночёвка близко, дойдём, а там, может, лучше будет...

— Значит, глазам хуже стало?

Старик не ответил, молчание его усилило мои опасения. И как бы в подтверждение моей страшной догадки Улукиткан молча вложил мне в руку повод-ной ремень своего оленя. Я посмотрел ему в лицо и всё понял...

Становилось всё темней. В долине всё уже уснуло или затаилось, и только мы одни продолжали пробираться сквозь лиственничное редколесье, освещён-ное бледным мерцанием звёзд. Я шёл впереди, за мной шагал старик, держась одной рукой за хлястик моей телогрейки. Следом тянулись усталые олени. Где-то недалеко шумел Чайдах, да позади тревожно кричала отставшая Майка.

Вот и берег. Мы вышли на небольшую поляну, окружённую с трёх сторон высоким лесом. Под толстой елью я остановил караван.

— Совсем темно, или я так вижу? Это ель? — спросил Улукиткан, показав на дерево.

— Ель.

— Тогда хорошо. Может, смотреть буду. Эту ель знаю, место тут сухое, ночуем.

Мы развьючили оленей. Я притащил дров, и, пока ходил за водой, старик разжёг костер. Нужно было немедленно принять какие-то меры, не дать старику совсем ослепнуть, но моих скудных познаний в этой области, конечно, не хватало. Да и никаких средств не было под руками. Я предложил сделать на ночь согревающий компресс.

— Не надо,— отзетил старик спокойно.— Если утром я не увижу солнца,— значит, конец, пора Улу-киткану отправляться к своим прадедам. Тот, кто

¹ Амикан — медведь.