Пионер 1956-08, страница 43

Караван переходит через бурную, порожистую реку.

к своим. Это мой последний аргиш и тогда я спокойно отправлюсь к прадедам. Мы не пойдём на Лючи, это совсем далеко. Нам надо идти на заход солнца. Дорога будет длинной, тяжёлой: горы, стланики, дурные речки. Под ногами не будет тропы. Место тебе тут чужое, ты всё одно, что слепой, а в такой дурной тайге даже зрячему не хитро заблудиться. Ничего, солнце покажет нам путь, птицы, деревья, ветер помогут нам не заблудиться. Только идти нам надо скоро. Не ровен час, может догнать худой погода: дождь, туман, тогда как поведёшь аргиш?

— Не получилось бы хуже. Здешняя тайга мне незнакома. Погибнуть можем. Лучше вернуться на вчерашнюю стоянку и догонять своих,— перебил я его.

— Что ты, оборони бог! Тот путь нам с тобой не пройти, пропасть можно.

— Но ведь наши пошли?

— Николай два — три раза ходил там, хорошо проведёт, а мы пойдём тут. Не бойся, человек в нужде море переплывёт...

В его голосе прозвучала такая уверенность в успехе, что мои сомнения рассеялись.

Мы молча пьём чай.

— Уже утро, слышишь, дыргивки летят?—сказал Улукиткан, прислушиваясь к шелесту крыльев пролетевшей стайки птиц.— Сегодня хороший день будет, река внизу шумит, надо торопиться.

— Сейчас допью чай и пойду за оленями.

Непривычному человеку трудно в тайге разыскать оленей. Не любят они кормиться на одном месте. Даже сплошные заросли ягеля не могут «спутать» ноги этим животным. Разбредутся олени по полянам, по чаще, и не так просто собрать их.

Более двух часов я потратил на поиски оленей и всё же одного не нашёл.

— Эко беда! — досадовал старик.— Олень без следа не ходит, как не найти?— И, поднявшись, он нетвёрдыми шагами направился к животным.

Олени были связаны друг с другом. Старик поочерёдно ощупал у каждого рога, спину, уши.

— Самого старого нет,— сказал он грустно.— Много лет этот орон ² ходил со мной по тайге, а теперь, видать, не хочет: кому нужен слепой Улукиткан!

Старик перевязал всех оленей по-своему в том порядке, как они шли вчера,

— Помни: нужно за сильным привязывать слабого, за слабым — опять сильного, и так всех, тогда хорошо ходи,— пояснил он.

Затем Улукиткан положил сёдла на оленей и сказал, чтобы я запомнил, какое из них на каком олене лежит, помог вьючить. Всё это он делал на ощупь, но быстро. Руки его не утратили прежней ловкости. Только глаза теперь не следили за работой, они с печальным безразличием смотрели в пространство.

— Огнище не забудь залить водой, как бы пал не пошёл.

Через час караван был готов тронуться в далёкий, неизвестный мне путь. Улукиткан снял колокольчик со своего седового оленя и надел его на мать Майки, идущую последней в связке.

— Так буду слышать, все ли олени идут сзади, не потерялся ли какой.

С сутулых хребтов на тайгу сползал тяжёлым маревом туман. А за ним томилось в огненном накале солнце. В долине была тишина.

Старик подал мне руку. Откинув назад голову, он смотрел невидящим взглядом на небо. Солнечные лучи косо текли в его открытые глаза. Весенний ветерок ласково взмахивал над нами невидимыми крыльями, как бы пытаясь согнать с лица слепого безысходную скорбь.

— Покажи, где сейчас живёт солнце,— попросил Улукиткан.

Я поднял его руку. Старик забеспокоился.

— Промешкали, ишь, куда убежало! Я думаю, вершина Чайдаха там будет?— И он отбросил руку в противоположную сторону.

— Да, там,— подтвердил я.

¹ Аргиш — кочевье.

40