Пионер 1956-08, страница 46

— Эко боишься! Старый люди не заблудятся. Лишь бы речку Купури перебрести, а потом ладно пойдёт. Это время воды много, найдёшь ли брод...

Звериная тропа ведёт нас за перевал и там неожиданно теряется. По каменистому склону, прикрытому ржаво-красным мхом, спускаемся к ключу и по нему выбираемся в ущелье реки Иногли. Нас встречает холодная струя воздуха. Оказывается, дно ущелья покрыто прозрачно-синеватой наледью, На поверхности толстого, пятиметрового льда торчат лишь вершины деревьев. Как только мы вышли на лёд, олени заупрямились, стали падать, путаться в ремнях, сбрасывать вьюки. Пришлось свернуть к берегу и пробираться чащей.

День кончился. Опустилось солнце за чёрную полосу лиственничного леса. Пора останавливаться на ночлег, но Улукиткан настаивает на том, чтобы пройти наледь Олени еле плетутся. Впереди тяжело клубится дымчато-серый туман. Чёрными сугробами встают перед нами береговые кусты. Но вот справа прорвался шум реки. Мы сворачиваем на него и выходим на широкую поляну. Наледь осталась позади.

Ищем место для стоянки. Старик помогает мне развьючить оленей, разжечь костёр. Ужинаем у огня. После утомительного перехода кружка горячего чая кажется чудесным напитком.

— Ты крепко не спи., как бы утро не прозевать. У меня остаётся совсем мало дней, идти надо рано,— говорит Улукиткан.

Над лагерем сгустилась тьма. Улукиткан уснул раньше меня. По спокойному дыханию его, по появившейся на лице улыбке, да и по том^, как вольно лежит его маленькое тело на меховой подстилке, можно было догадаться, что сон отвлёк старика от мрачных дум.

Ночь промчалась быстро.

— Вставай! Слышишь, встазай!.. Дятел долбит, скоро утро,— бормотал надо мной Улукиткан.

Я открыл глаза, поднялся и замер от удивления: на костре варился суп, на вертеле жарилось медвежье мясо, чашки, ложки, соль были разложены на брезенте и ждали нас. Старик резал лепёшку. Меня осенила радостная мысль: Улукиткан прозрел!» Я вскочил, чуть было не вскрикнул от радости, но во-время удержался. Улукиткан смотрел в сторону, не глядя на то, что делали руки. Его глаза были безжизненны! Я удивился, ка^< мог слепой принести воду^ найти дрова, развести костёр, приготовить завтрак. На земле лежал тонкий ремённый аркан, маут. Им Улукиткан ловил непокорных оленей. Одним концом он был соединён с длинной верёвкой, привязанной к дереву близ костра. Мне стало всё ясно. Слепой брал в руки второй конец маута и шёл с ним к ключу за водой, собирал дрова и возвращался по ремню к стоянке. Таким образом он мог без посторонней помощи уходить метров на сорок от костра.

— Почему же ты не разбудил меня? Мне легче принести воды и приготовить завтрак.

— Тебе легче, это правда, но старику что-нибудь надо работать, чтобы смерть не застала без дела.

После завтрака я пригнал оленей, но расставить их в том порядке, в каком они шли всегда, не смог. Как ни присматривался я, у всех одинаковые длинные головы, тёмные пухлые рога, все они одинаковые и по масти, только Седовой выделяется своим крупным ростом и длинной шерстью под шеей. Пришлось просить Улукиткана. Он ощупал животных и стал привязывать их друг к другу. Вдруг лицо его просияло, он обнял тонкую шею худого оленя и торопливо заговорил на своём языке.

Я смотрел на эту сцену, не понимая, что случилось.

(Окончание в следующем номере.)

— Ты молчишь,— сказал он, повернув голову ко мне.— Однако не узнал потерянного вчера оленя, он догнал нас, не оставил бедного старика,— и* снова обращаясь к животному, тихо продолжал* — Нехорошо нам бросать друг друга, ты старый, а я к тому же и слепой, пойдём вместе до конца...

Через полчаса наш караван готов был покинуть стоянку. Солнце грело тайгу. Шумела река мутной весенней водою.

— Которые дрова остались, не сгорели, приставь их к дереву,— сказал старик, усаживаясь на оленя,

— Это для чего? — спросил я.

— На земле они пропадут, сгниют. А стоя под деревом, долго целы будут. Может, другой люди сюда придут, им дрова искать не нужно. Человек человеку помогать должен...

Я взглянул на него в удивлении. Ведь ему уже минуло восемьдесят лет, он слаб, болен, а всё ещё продолжает заботиться о других.

Идём широкой долиной/ Иногли, Река то исчезает под галечным руслом, то снова появляется и, скатываясь по крутым каменистым перекатам, распадается на многочисленные ручейки.

В четыре часа мы услышали отдалённый шум и скоро увидели Купури. Я остановил караван на берегу, поражённый картиной весеннего паводка. Полноводная река металась под тяжёлыми утёсами. Бешеными скачками проносилась она по скользким валунам, высоко вздымая мутные валы. По ней плыл мусор, мелкие льдины, смытые деревья. Река, собрав воду многочисленных притоков, рвалась на простор. Нечего было и думать перейти её вброд.

— Что делать будем? — спросил я.

— Смотри, справа наносник есть?

— Есть.

— К наноснику дойдём, будем ночевать.

— Тут нам долго придётся жить. Паводок не скоро спадёт,— сказал я.

— Почему не спадёт? Эко не знаешь, ночью приморозит, воды мало станет, утром вброд перейдём...

В ущелье холодно и сыро. Гулкое эхо среди скал вторит злобному рёву реки. Останавливаемся у края нанесённых когда-то водой брёвен, под стеной высокоствольного леса. Олени, получив свободу, с жадностью набрасываются на прошлогодние листья тальника, а мы принимаемся устраивать лагерь. Слепой сложил в кучку вьюки, достал посуду, продукты. Я принёс дров, натесал щепы, поставил палатку. Пользуясь вынужденной остановкой, мы решили напечь побольше лепёшек, отварить в дорогу остаток медвежьего мяса, починить одежду, узды, сёдла. Старик хочет помыть голову. Я уже много дней хожу небритым. Нужно уделить время и дневнику.

Клубы дыма от костра наполняли ущелье и растягивались шатром в свежем вечернем воздухе. Резко похолодало. Я вышел на берег. На складках угрюмых гор угасли последние розоватые блики. Всё стихло. В галечных берегах мирно плескалась река. Вода, оставляя на отмелях золотистый кант из принесённой хвои, медленно отступала. Вверх и вниз по течению устало перекликались перекаты. Но вот сумерки накрыли реку, и только вверху ещё голубело ласковое небо, пронизанное нежным светом угасающей зари. Тоненько пискнул в лиственницах одинокий рябчик. Просвистела стайка гоголей. Где-то впервые этой весной робко прокричала кукушка.

Как-то мы переправимся завтра через Купури?.