Пионер 1987-12, страница 14

ровали отряды и уводили к Москве-реке. Дребезжали по булыжнику колеса пулеметов.

А мальчишки всегда мальчишки: кто из них не мечтал о море? Потому Пашкина дружина и сгрудилась около моряка, на бескозырке которого блестели золотые буквы «Орел». Никто не знал его имени. «Орел велел!», «Орел приказал!» — раздавалось кругом.

Отряду поручалось возвести баррикаду на Остоженке, помешать прорыву юнкерских и казачьих частей в Замоскворечье. И через полчаса работа кипела. Грохались со стен вывески, опрокидывались фонарные столбы, катились пивные бочки и телеги.

Одним концом баррикада упиралась в «Чайную Бахтина». Когда принялись сдирать вывеску, вышел хозяин.

— Не рушь заведение, матросик! Глядишь, чайком напою! Ишь, раздождилось! Да и холод!

— Да это Гришуха Бахтин! — крикнули с баррикады.— Наш! Руку шестерней оторвало! Пособие с Михельсона выбил!

— Ладно! — Матрос хлопнул Бахтина по плечу.— Оставим, братишка, твою баржу! А кипяток, похоже, и сгодится!

— На дармовщинку угостит! Душа-то рабочая жива в нем!

Двухметровую баррикаду возвели за полчаса.

— Эх, еще бы флажок красный! — мечтательно улыбнулся Орел.

Пашка бросился к ближней двери, постучал. Открыли.

— У меня взять нечего, воители! Милостыней живу.— Глаза из сетки морщин смотрели, будто из далекого далека.— И детишек в колесницу войны запрягли, совести нету!

— Нам, бабуля, лоскуточек бы красненький! Не сыщешь ли?