Пионер 1987-12, страница 16

горна. И звучали любимые строки: «Ты не коршуна убил, чародея подстрелил...» И голос Люсик, и голос того, чахоточного арестанта бьет в уши набатным колоколом... Помнишь, Люсик-джан говорила про людей-колокола?..

...Слышишь, как лязгают подковы конницы, шелестят на ветру знамена Спартака? Интересно: какого цвета были у них знамена — красные, как у нас, или другие? Надо спросить Люсик-джан... И шесть тысяч крестов с распятыми спартаковцами стоят, но не вдоль дороги в неведомую Капую, а по заросшим полынью обочинам Калужского тракта...

Ой, если бы не так болела голова! Будто железный клин вбит в нее и кто-то его безжалостно ворочает, мешает думать... А почему все такое красное? Даже дождь — чуть косенький и красный... Дядя Гордей ушел с Орлом пить чай... Ага, вот чего хочется...

— Пи-и-и-ить. Пить! — Чьи-то осторожные руки приподнимают голову, прислоняют к губам край кружки.

— Пей, мальчик... Тебе ведь лучше, правда?

Что-то тяжелое и холодное ложится на лоб.

Пашка хочет поднять руку, пощупать, но рука не слушается, в ней колотятся болью красные молоточки...

— Пулеметная очередь,— говорит в Пашкином сне грубоватый, но добрый голос.— Выше сердца на полвершка прошла... Потерял много крови... Сестра, обезболивающий укол!

Будто комар ужалил руку пониже плеча. Боль в голове гаснет, красные молотки перестают стучать в голове. Пашка открывает глаза.

— Мама!.. Ты тут, что ли?

— Да, Пашенька, кровиночка моя милая!

Пашка молчит, вспоминает: о чем-то важном

надо спросить.

— Мам! Юнкеров отогнали от баррикады?

— Отогнали, миленький! Везде их, проклятых, прогнали! И из Кремля выбили, сынонька.

Пашка улыбается сквозь сон.

— Значит, витязи победили?.. Как хорошо, мам, да?

И сны окружали Пашку, легкие, светлые. Колышется над озером зеленый камыш — это на Брян-щине, на мамкиной родине. Подсолнухи поворачивают за солнышком желтые головы. И поют, заливаются птицы. И тоненький девчачий голосок: «А ты не смотри, не пялься зря. Ты городской, ты его и не увидишь, жаворонка, как взлетит, так в синем небе и растворится, только песни и слыхать...»

После долгого-долгого сна Пашка открывает глаза...

Позднее утро. В окно косыми столбами ломится солнечный свет. В лучах мельтешатся тысячи золотых пылинок.

А повернуть голову Пашка все равно не может. Скосив глаза, видит потемневшее мамкино лицо, светлую синеву запавших глаз. Хочет улыбнуться, но губы не слушаются, не улыбаются. А лицо мамки все ближе, ближе, она касается щекой его щеки.

— Ты, мам, не серчай, если обижал когда... Ладно?

— Да что ты, Пашенька?! Горе ты мое сладкое!

Пашка обводит взглядом людей возле койки.

Витька Козлик, Голыш, Анютка!.. Отец чего-то набычился, наклонил голову, будто сердится, что ли? А это кто там, за его плечом? А-а! Алеша Столяров! Но Шиповника, самой главной после мамки, отца и Андрюхи, почему нет?

— А Люсик-джан, она где?

Алеша Столяров стискивает лицо ладонями и убегает куда-то. Куда? Что с ним?

— Он вернется, сынонька,— тихо говорит мамка. Не может же она сказать Пашке, что Люсик убита. Вчера.

— А «принцесса» Танька зачем здесь?— шепотом спрашивает Пашка.

— Она тебе пряников тульских принесла... Печатных...

— А плачет зачем?

— Не знаю, Пашенька, золотце ты мое ненаглядное!

И опять Пашку обступила тьма, на этот раз последняя, вечная.

ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО

Недолго прожили они рядом в Замоскворечье: студентка Коммерческого института Люсик Лисинян и подручный кузнеца Павлик Андреев. Но на многие века они остались в благодарной памяти Родины, потому и лежат плечом к плечу в братской могиле на Красной площади.

Их давно нет. Но, храня для потомков их дорогие имена, за крутой излучиной Москвы-реки пересекаются улицы Люсиновская и Павла Андреева. Горько думать об их безвременной гибели. Но ведь и то завидная доля — оставить на земле такой яркий, пусть и окрашенный своей кровью след!

Поблагодарим же и мы, юный читатель, героев этой небольшой повести за их верность Революции, за мужество и доброту. И, проходя по Красной площади, с благодарностью и нежностью поклонимся земле, навеки приютившей их, усыпанной в любое время года цветами бессмертия!