Пионер 1988-02, страница 11

Тут же понял что в запальчивости прокричал ерунду: хруста чьных чашек и брошек, наверно, совсем не бывает. Да и родители не вещисты. И от этого он закричал совсем уж диким голосом:

— Ненавижу! Ненавижу вас всех!..

В последнее время ЮАГ почему-то зачастил к Юре Голованову. То заставлял его вспоминать о сожженной песочнице, то вдруг помогал совершать немыслимые ранее открытия: а ведь Слави-кова мать — человек завистливый и раболепный. Она прямо бледнеет, она прямо краснеет от таких слов, как «полковник», «профессор», «дипломат». И все почему-то говорит про Москву. «В Москву, в Москву!— сказал однажды отец.— Прямо как чеховская героиня».

А когда ЮАГ исчезал, Юра снова становился Юрой: скверно выражался, кидал с балкона сор на Матильдину шляпу, подходил к Гаги и внимательно, издевательски рассматривал его длинным, нерусский нос. Наконец, просто орал диким голосом во время футбола: «А-а-а-а! О-о-о-о! Э-э-э-э!» Словом, безобразничал. Но Юра-будущий появлялся вновь. И Юра-настоящий всегда чувствовал его приближение: беспричинно краснел. Или кидался в истерику. Вот как сейчас...

Утром чуть свет Юра тихо вышел из комнаты и наткнулся на отца.

— Ну ладно, хватит,— сказал отец.— И ты, и я — оба хороши.

— Я опоздаю на автобус,— непроницаемо сказал Юра.

— Ну, ну,— уговаривал отец.— Поедешь попозже. Ты сам к Косте сходишь или мне сходить? Необходимо выяснить сумму ущерба и возместить. Ты, кажется, копишь на футбольную форму?

— Кажется,— ответил Юра, двинувшись к двери.— По-моему, мы вчера договорились...

— Стой!— закричал отец.

Отец усадил сына.

— Ну как же до тебя достучаться, дремучий ты человек! — досадливо сказал он. Но потом вдруг заговорщически улыбнулся и крикнул:— Мать!

Мать словно только и ждала, когда ее позовут, когда она наконец увидит ненаглядного, горемычного своего сына.

— Знаешь что, мать,— сказал отец,— у нас тут,— подмигнул Юре,— мужской разговор. Организуй нам бутылочку этого самого...

— Чего?— изумленно спросила мать.

— А крюшона,— отец крякнул, потирая руки,— холодненького. Из холодильника. Ты как?— спросил он Юру.

— С утра не употребляю.

Улыбка исчезла с отцовского лица.

— Ты, сын,— сказал отец, усаживая Юру,— человек взрослый. Вот и давай, как мужчина с мужчиной. Скажи, как ты относишься к дяде Косте Терновскому?

— К этому дяденьке я отношусь хорошо,— обреченно вздохнул Юра.

— Ах ты, ерш эдакий!— взъерошил Юрину шевелюру отец.— А ведь дяде Косте, то есть Константину Петровичу плохо.

— Из-за аквариума, что ль?

— Да, именно из-за аквариума. Надеюсь, тут у нас расхождений нет? Это ты сам знаешь: должен — отдай. Таков закон общежития.

— А мы не в общежитии живем. У нас отдельная квартира.

Отец промолчал, стараясь никак не замечать досадные вылазки сына. А потом вдруг начал с другой, необычной и непривычной стороны:

— Юра, ты уже человек взрослый. И ты должен понять, что людей обижать нельзя, особенно таких, как Костя...

— Как Костя?! — живо откликнулся Юра.— Да он сам кого хочешь обидит. Быка может убить.

— И тем не менее...— продолжал отец. Снова поглядел на сына — на его отсутствующее лицо, на переминающиеся ноги — и подчеркнуто неторопливо стал развивать дальше свои мысли:— Жизнь прожить. Юра,— это, как известно... Н-да. Допустим, встречаются двое. Понимаешь, да?

— А как же!— весело и заинтересованно откликнулся Юра.

— Не так ты все это понимаешь, босяк!— раздраженно крикнул отец.— Ведь бывает, что кто-нибудь в кого-нибудь...

— Ну?— торопил Юра.

— Втюрился... А?— осторожно выговорил отец.

Мать засмеялась. Она стояла в дверях и слушала.

Александр Александрович дернул головой, словно был в тесном галстуке. Нет, совсем не тот получался разговор. А тут еще и жена слушает. Но он решил продолжать, чтобы потом выровнять беседу, и вдруг переключился на торжественно-нази-дате шныи тон:

— Сын, ты понимаешь, что такое любовь?

— Понимаю. К другому мужику она уехала!— выпалил Юра.

— Кто уехал?— растерялся Александр Александрович.

— Да Костина жена.

Мать охнула.

— Ладно, мать, придется уж! — махнул рукой отец и неожиданно для себя легкомысленно подмигнул Юре.— Все мы люди взрослые. Так вот, дядя Костя очень любил свою жену. Она была очень красивая. Был у него, между прочим, и сын. Пацан вроде тебя. А теперь все, что у Кости осталось,— это рыбки. И больше ни-че-го. Понимаешь? Никаких радостей. Вроде бы чепуха — рыбки. Но