Пионер 1988-02, страница 17
ручек, переоткрывав и перезакрывав большое количество тяжелых дверей, пройдя по двум тревожно елозившим под ногами железным листам в гулком переходе, он оказался в следующем вагоне — в шикарном международном. Но Юру он не потряс — не до того сейчас было. Он стоял у окна и смотрел на убегавшие километровые столбы, на уходящие перелески и уплывающие просторы. А какая-то отдаленная вышка, наподобие нефтяной, наоборот, суматошно бежала вместе с поездом. — ...Бишка, фу! — закричала где-то рядом Матильда. Юра очнулся Он, оказывается, дома. Лежит на тахте. Наверно, задремал на миг. Потому что в этот миг Матильда представилась ему молодой и рыжеволосой. Она держала ракетку от пинг-понга, на которой весело прыгал беленький шарик. Не очнись Юра, неизвестно, куда бы завел его дриблинг воспоминаний. За окном повторился голос Матильды: — Бишка, ко мне! Ну, кому я говорю1 Матильда. С нее все неприятности и начались. И ЮРИНА ПАМЯТЬ ПОНЕСЛАСЬ В ПРОШЛОЕ. Она, эта барынька, то ли из старинного кинофильма про даму с собачкой, то ли из полузабытого стиха («...картину, корзину, картонку...»), оказывается, певала по праздникам на общественных началах. Песня была одна и та же: «Черноглазая казачка подковала мне коня». Забрел как-то Юра в красный уголок ДЭЗа и обомлел: Матильда — руки в боки, глаза лукаво и озорно сверкают, будто и впрямь молодая казачка, а не осколок прошлого с таксой. Голос низкий, звучный. За роялем сидела Инга Фомина, Матильдина подруга, и вполне прилично возделывала двумя руками клавиатуру. Хотя по виду она была типичная сплетница. Юре тогда показалось, что эти две подружки стали на правильный путь. Но нет, такие не исправляются. Прибегает как-то Толик, запыхавшись, Ф |
