Пионер 1988-03, страница 63
Покровке другой дом (№ 38). принадлежавший княгине Голицыной— пушкинской Пиковой даме. Помните, какой увидел ее Германн. пробравшийся к ней в спальню, чтобы узнать тайну трех карт, приносящих выигрыш: «Графиня стала раздеваться перед зеркалом. Откололи с нее чепец, украшенный розами; сняли напудренный парик с ее седой и плотно остриженной головы. Булавки дождем сыпались около нее. Желтое платье, шитое серебром, упало к ее распухлым ногам. Германн был свидетелем отвратительных таинств ее туалета; наконец, графиня осталась в спальной кофте и ночном чепце: в этом наряде, более свойственном ее старости, она казалась менее ужасна и безобразна». И какая поразительная проза — ни одного лишнего слова!.. Дальше в Барашковском переулке реставриру ется стройная, бордового цвета церковь «Введения во храм». Вот как писал о Покровке в середине прошлого пека один московский старожил: «Первый предмет, поражающий вас на этой улице, есть необыкновенное множество каретных и дрожечных лавок. Наблюдая далее за Покровкой, вы удивляетесь множеству пекарей, хлебных выставок и овощных лавок. Проезжая мимо, вы постоянно слышите, как бородатый мужик, хлопая по калачу, как паяй по тамбурину, кричит вам: «Ситны, ситны, калачи горячи!» Кроме того, перед вами мелькают замысловатые вывески, на которых написан чайный ящик и сахарная голова с надписью: «Овощная торговля иностранных и русских топаров». А потом вы видите пять или шесть белых кружков на синей вывеске, а вверху надпись, бог знает какими буквами: «Колашня». Портного ли вам нужно? Есть портной, и даже не один. Модистку ли вы хотите иметь? Вот вам несколько вывесок с чем-то очень похожим на шляпку. Нужна ли вам кондитерская? Добро пожаловать! Спрашиваете ли вы типографию? Извольте! Наконец вот вам декатиссер, который выводит всех возможных родов пятна, даже пятна на лице». И хотя вы не услышите сейчас таких выкриков да и кондитерских с калачными не найдете, едва ли удивитесь обилию овощных лавок, насчет шляпок тоже не густо, общий рисунок улицы остался старинным. Здесь легко представить себе, какой была Москва в начале нашего века. И я уверен, если частная инициатива пробьется сквозь бюрократические препоны, сходство ее усилится, ибо появятся и кондитерские, и калачные, и овощные, и шляпные мастерские, и косметические на каждом углу, чтобы выводить пятна с лица. На углу с нынешней улицей Чаплыгина (прежде Машков переулок) стоит огромный дом, даже целый куст домов, построенных для политкаторжан. Многие мои товарищи по школе, находившейся в двух шагах отсюда в Лобковском переулке (ныне улица Макаренко), жили в этих домах. Мы часто ходили туда гонять в футбол на асфальтовых пустырях гигантского двора. Постепенно все эти мальчишки и девочки, кроме одной, ныне покойной, остались без отцов. Как ныне всем стало известно, Ста.яин, истреблявший всю ленинскую гвардию, пересажал, частью сразу уничтожил старых революционеров, узников царских тюрем. Самое невероятное, на нынешний взгляд, что это не казалось нам странным отцов не было почти ни у кого из моих однокашников: кто попал в узилище как инженер-вредитель, кто за причастность к нэпу, кто объявлен врагом народа по лживому доносу, а военные шли по делу Тухачевского, Убо-ревича и других героев гражданской войны, подло оклеветанных и расстрелянных. Понятие маменькин сыночек» обрело тогда иной смысл: не забалованный капризник, а товарищ и помощник своей матери, тянувшей в одиночку тяжкий семейный воз. Вот и такое лицо было у Покровки моего детства... Надо сказать о двух замечательных жителях вселенной, именуемой Покровка. «В Малом Казенном, ныне Мечникова, во дворе больницы, стоит памятник известному филантропу начала XIX века — доктору Ф. П. Гаазу. Любимая фраза его, обращенная к людям, была «Спешите делать добро» (П. Сытин). Превосходный врач, он имел обширную практику и весьма хорошие средства, по все их отдавал на дела благотворительности, а сам ходил в потертом платье и чиненых сапогах. Став членом попечительного комитета о тюрьмах, он отдавал заботе о заключенных все свое время, энергию и средства. Он наладил медицинское обслуживание узников, добился отмены бритья головы женщинам и ссыльным, снабжал отправляемых в Сибирь теплыми тулупами, по его настоянию было пересмотрено множество дел. И это лишь малая часть его службы совести. Популярность Гааза в Москве была так велика, что когда начинались в Москве холерные волнения, губернатор Закревский просил Гааза успокаивать людей на площадных сходках. Чтобы убедить врачей в безопасности прикосновения к холерным больным, Гааз сел в ванну, из которой только что вынули умиравшего холерного, и просидел в ней полчаса. Однажды ночью на Гааза напали двое бандитов. Содрав с него шубу и шапку, они узнали доктора, помогли ему одеться и проводили домой Когда же доктор Гааз умер, за его гробом шла вся Москва. А в Большом Казенном переулке жил замечательный детский писатель Аркадий Гайдар вплоть до самой войны, с которой он не вернулся. Теперь этот переулок носит его имя. Я люблю бывать в местах, где прошло мое трудное, бедное и прекрасное детство. Бродя по Маросейке и Покровке (они сохранили для меня свои старые, осмысленные названия) и прилегающим переулкам, я переношусь в прошлое. Стоит закрыть глаза, и я слышу протяжные голоса бродячих ремесленников и торговцев: «Ведра, корыта, кровати починяем... калоши старые покупаем!..», «Точить ножи, ножницы!..», «Пельсины, лимоны, узю-у-м!..». И самые томительно-певучие, как будто с древних степей, высокие голоса старьевщиков, именуемых «князьями»: «Старье берьё-о-ом! •> вдруг прерываемое горловым, в упор: «Брука есть?..» Вот прожита жизнь, а стал ли я счастливей, богаче с тех давних пор, когда скуластый «князь» отказывался от моих старых, заношенных до прозрачности лыжных брюк? Да, в этом я, несомненно, стал богаче: брука есть... о CD О С cl < Ж X >» о s о. |
