Пионер 1988-07, страница 54
Q. Ш 5 0 1 jQ 1 3 J3 CL U S 2 CD Одни считают Армстронга великим певцом. Другие— великим трубачом. И те и другие правы. «Заслуга Армстронга состоит в том, что он превратил джаз из коллективной музыки в искусство сольной игры»,— пишет историк джаза Дж. Коллиер. Что это значит? Вы слышали, как джазовые музыканты внезапно переходят из одной тональности в другую в верхний регистр, на немысли мо высокие ноты? А саксофон пианино или контрабас, испол няя соло, вдруг начинают откло ни I ьин и I iaKia (чш номыипими в эстрадной музыке), совершая «пируэты» вокруг основной мелодии: то как будто задыхаясь, то лихорадочно забегая вперед? И незамысловатая музыкальная фраза вдруг расцветает всеми красками радуги, множеством оттенков (все это за какие-то секунды), как будто солнечный зайчик, раздробившийся в цветном бутылочном стекле? Все это и есть искусство джазовой импровизации. И одним из зачинателей этого искусства был великий трубач Луи Армстронг. ЛУИ АРМСТРОНГ До конца своей долгой жизни Армстронг продолжал концертировать— ему было семьдесят один, когда он умер.— неувядаемый Сэчмо, любимец публики, обладатель потрясающей улыбки и хриплого, будто насквозь простуженного, откуда-то из могучей груди идущего голоса. Этот голос, исполняющий «Хелло, Долли1», «Мэкки-нож» и другие веселые песенки сороковых годов, стал паролем юности ваших дедушек и бабушек, он разносился по послевоенной разрушенной Европе как символ надцжды, шила, радии!и. еш голос (можно сказать отсутствие голоса) нарушал все законы вокального искусства, но Армстронг пел, и его голосом пел негритянский джаз Америки. Джаз, родившийся в нищенских кварталах Нью-Орлеана, джаз, игравший без нот, по слуху, на уличных праздниках, карнавалах, в маленьких кафе, джаз, блестящими импровизациями доказавший белой Америке и Европе, что «искусство черных» есть неотъемлемая часть мировой музыки. Этот ход Мишке понравился. Он чрезвычайно любил все героическое, пахнущее кровью, а слова офицера нарисовали в Мишкин ом мозгу чрезвычайно яркую, потрясающую картину: у офицера связаны сзади руки, он стоит на площади на коленях, и палач, одетый в красное, ходит с топором. «Настя! — говорит мужественный офицер.— Сейчас я буду жертвовать за тебя жизнью...» Тетя плачет: «Ну, жертвуй, что ж делать». Трах! И голова падает с плеч, а палач. по Мишкиному шаблону, в таких случаях скрещивает руки на груди и хохочет оскорбительным смехом. — Ах,— сказала тетя,— мне так стыдно... Иди, милый. — Иду. О радость моя! Один только поцелуй! — Нет, нет, ни за что... Только один! И я уйду! — Нет, нет, ради бога... «Чего там ломаться, подумал Мишка.— Поцеловалась бы уж. Будто трудно... Сестренку Труську целый день ведь лижет». Мишка видел, офицер протянул руки и схватил тетю за затылок, а она запрокинула голову, и оба стали чмокаться. Мишке сделалось немного неловко. Черт знает, .что такое. Целуются, будто маленькие. Разве напугать их для смеху? Высунуть голову и прорычать густым голосом, как дворник: «Вы чего тут делаете?» Но тетя уже оторвалась от офицера и убежала. Оставшись в одиночестве, обреченный на смерть, Мишка встал и прислушался к шуму из соседних комнат. — Миша! — раздался голос матери.— Ми шутка! Где ты? Иди чай нить. «Эх,— подумал добросердечный Мишка.- - Ну и бог с ней! Если она забыла, так и я забуду. Все ж таки она меня кормит, обувает». Он задумался о чем-то и вдруг неожиданно громко сказал: — Мама, поцелуй-ка меня! — Ах ты, поцелуйка. Ну, иди сюда. Мишка поцеловался и, идя на свое место, в недоумении вздернул плечами: «Что тут особенного? Не понимаю... Полжизни... Прямо умора!» (Печатается с сокращениями) |
