Пионер 1988-11, страница 25

потом спина стала болеть. Сколиоз... - Мальчик говорил, глядя в угол каюты, и глаза у него сте-клянно блестели. Когда лежит— больно. Плачет: возьми на ручки. А большая уже... Я ее глажу, каждый позвонок прощупываю... Вот тогда и научился боль прогонять руками... Иногда она еще сама не знает, что скоро у нее забо.шгг. а я уже чувствую... Потом у нее прошло. Но она все равно от меня ни на шаг...

Мальчик вздохнул прерывисто, словно после долгого плача.

— Ну... а что случилось-то?— негромко сказал Пассажир.

— Да... вроде бы ничего такого. Папа женился весной... Я и сам папе говорил: давай, всем лучше будет. И правда, лучше стало, она хорошая, тетя Зоя. Безрукавку мне связала... Только Майка...

— Что? Не признает ее?

— Да наоборот...- Мальчик дернул головой, зло всхлипнул в подушку.— Сразу к ней прилипла. А меня будто больше и нет... Отец говорит: ты должен понимать, девочке мама нужна, ты держись. Ну, я и держался... Потому что ведь никто же не виноват, я понимаю. А все равно... И тетя Зоя все чувствует. Мы с папой тогда и решили, чтобы в Лисьи Норы на время...

Пассажир медленно отступил, сел в кресло.

— Вот, значит, как у тебя... Тут такое дело, а я тебя сказками развлекаю.

— Разве это сказка? насупленно спросил мальчик.- Вы же говорили, что по правде.

— Да... Для меня это правда, а для тебя... Что тебе до какого-то мальчишки из далеких времен, когда своих переживаний хватает. Верно?

— Нет...— вздохнул мальчик. Не верно. Мне все равно интересно. Просто я... раскис маленько, когда Майка вспомнилась. Вы не обижайтесь.

— Да что ты, голубчик! Разве я обижаюсь!

— А что было дальше? С Галькой...

Значит, можно продолжать?

Мальчик кивнул, мазнув носом по подушке.

— А ты не устал? Поздно уже...

Пароход все стоял у пристани, машина молчала. Видно, и правда что-то случилось. Люди за стенкой примолкли. Только шаги вахтенного на верхней палубе нарушали тишину.

— Я не устал,— сказал мальчик.— Только можно, я буду здесь? Лежать и слушать.

«По лестницам и тропинкам, по кривой улице Булочников Галька спустился с холма. Никто не встретился на пути. Дома кончились, и дорога пошла вдоль реки. Галька шагал быстро. Тоска сидела в нем, как ледяной комок. Он почти не думал, что будет впереди. Знал только, что в город не вернется и в Кобург не поедет. Может, выроет землянку и станет жить, как отшельник. Может, просто умрет где-нибудь у края дороги, и когда его найдут, у кого-нибудь шевельнется совесть.

К середине ночи он увидел заброшенный рыбацкий сарай, сделанный из перевернутого баркаса. Забрался под крышу. Внутри были нары с остатками соломы. Галька съежился на них и уснул.

...Проснувшись, он сразу вспомнил все, что случилось. И так было тяжко на душе, что не хотелось открывать глаза. Наконец он все-таки открыл .

Солнце било в щели и косое окошко. Но не это первым делом увидел Галька. Он увидел большой

никелированный револьвер, наведенный прямо ему в лоб. Держал оружие краснолицый мужчина с бакенбардами, в матросском берете с помпоном.

— Тихо, птенчик,— просипел он и прищурил левый глаз.— Шевельнешься и пуля.

Этого еще не хватало! Что, весь мир ополчился на Гальку? Ни капельки страха не испытал Галька, только горькую досаду. И опять заболели рубцы от приснившихся побоев.

— Ну и черт с тобой, стреляй...— Он отвернулся.— Дурак...

— А ну, встать! — рявкнул дядька в берете.— Руки вверх!

Галька поднялся с нар. Но рук не поднял, сунул их в карманы. И пальцы нащупали монетку Лотика. Это неожиданно обрадовало Гальку. Будто надежда появилась.

— Чего орешь?— сказал он.— Твой сарай, что ли?

Вошел красивый офицер с усиками. В белом кителе с двумя звездочками на рукаве. Моряк с бакенбардами опустил револьвер.

— Господин лейтенант, здесь мальчишка. Я боюсь, не лазутчик ли. Грубит, господин лейтенант...

— Кто такой?— резко спросил офицер.

— А вы? — сказал Галька. В нем шевельнулось любопытство: что будет дальше?

Отвечай, сопляк! — крикнул лейтенант. Он был очень молодой. Он покраснел.

— Сам сопляк! — Гальке нечего было терять.

— Боцман! — полыхая девичьими ушами, отчетливо проговорил лейтенант.— Позовите матроса, пусть всыплет этому... два десятка линьков. Для воспитания вежливости.

— Слу...— начал боцман. Галька прыгнул, вцепился в ствол, дернул вниз, перехватил рубчатую рукоятку. С усилием, но быстро взвел курок. Револьвер был знакомый — армейский «смит-вес-сон». Такие «пушки» показывали мальчишкам офицеры форта, когда те наведывались в гости.

Галька опять метнулся на нары.

Не подходить! Выстрелю, честное слово!.. Мне все равно...

— Идиот,- сказал лейтенант боцману.— Вы будете разжалованы... Эй ты. брось оружие!

— Стоять! — Галька глянул на лейтенанта поверх ствола. Звенело в Гальке бесстрашие.

Нагнувшись, шагнул в сарай седой моряк. Сухой, стройный, с черным эполетом на левом плече. Сказал спокойно, как дома:

Что тут за шум?.. Боцман, это ваш револьвер у мальчика? Десять суток ареста по возвращении на базу. Мальчик, оставь оружие, настреляешься еще в жизни.

Этому человеку со спокойным голосом и резко-синими глазами Галька подчинился без промедления. Но и без боязни. Бросил «смит-вессон* на со.тюм}', шагнул с нар.

— Ты из Реттерхальма?— спросил седой офицер. Галька кивнул.

— Сбежал, что ли, из дома?

Галька помотал головой. И понял, что расплачется.

— Ладно, разговоры потом,— решил офицер. -Ты, наверное, голоден?.. Лейтенант, распорядитесь...— Он опять повернулся к Гальке.— Я командир монитора. Капитан-командир Элиот Красс».

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

Вторая часть повести будет напечатана в следующем номере.

©