Пионер 1989-03, страница 9

лышей, а все, за что она бралась, она дала себе слово делать хорошо, не для видимости и отчета, а для явной и конкретной пользы.

18

Сидя под чердачной лестницей на корточках, обхватив острые колени руками, Оля Холодова дожидалась звонка, чтобы тут же отправиться в «оружейку». к Анатолию Алексеевичу.

Я очень прошу... пойдите вместе со мной к Надежде Прохоровне.— попросила она классного руководителя тоном, не таким решительным, как обычно. — Подумайте, что я скажу в ансамбле? Почему мне не дают характеристику?..

— Расскажешь в ансамбле, как вы себя ведете,- холодно пояснил Анатолий Алексеевич.

— Но характеристику же дают не всему классу.— необычно робко попробовала настаивать Холодова.

Анатолий Алексеевич не ответил, поднялся и двинулся к двери. Холодова покорно потащилась вслед за ним по лестнице вниз, к директору. Но по какому-то невероятному закону «подвоха в кабинете Надежды Прохоровны оказалась завуч, Виктория Петрована. Отступать было поздно. Не успел Анатолий Алексеевич рта раскрыть, завуч вздорно выкрикнула:

Нет, нет и нет! И не просите! Я категорически... вы слышите? Категорически протестую... я буду говорить с райкомом комсомола...

Оля почувствовала нарастающую внутри себя бурю. Она упорно воспитывала в себе подчеркнутую сдержанность, но в этот миг поняла, что теперешней черной бури ей не унять.

— Нет, это я пойду в райком комсомола,— внешне невозмутимо и вполне вежливо пообещала Холодова, и шея ее покрылась пятнами.— Да. да, точно. Я обязательно пойду в райком комсомола и, может быть, даже в райком партии. И расскажу обо всем, что здесь творится. Мало ли насмотрелась я тут за все эти годы?.. Глянула на всех взрослых по очереди колючими глазами и быстрой, уверенной походкой пошла прочь. Но все же успела еще услышать себе вдогонку вопрос Надежды Прохоровны: «Кстати, кто ее родители?»

Было время, Оля Холодова страшилась и вся сжималась, словно перед ударом, когда ей в стенах этой школы задавали вопрос: «Кто твои родители?»

У большинства ее одноклассников родители были художниками, артистами, журналистами, переводчиками, торговыми представителями или по крайности инженерами, врачами и учителями. А у нее отец— токарь, а мать— ткачиха. Как теперь ома ненавидела себя, ту, маленькую, растерянную девочку!

Когда ребята подросли, и главным в оценке товарищей стали уже не физическая сила и отчаянность 8 играх и затеях, а ум, интеллектуальность и начитанность, Холодова задумалась. Природа не обделила ее умом, и она быстро смекнула, что проигрывает рядом с теми, кто быстро и без хлопот получает в споем собственном доме лучшие книги и уверенные рекомендации, что посмотреть в театрах и на выставках, что прочитать в журналах, и не мучается выбором, не теряется в оценках прочитанного и увиденного.

Повзрослевшая Холодова угрюмо молчала на переменах, а в компаниях забивалась в угол. И вдруг, неожиданно для всех, воспрянула духом. Поклялась, что всего достигнет сама. И с настой

чивостью сильного характера принялась за дело. Ей повезло. В библиотеку при домоуправлении пришла работать старушка пенсионерка, которая хорошо знала и любила литературу и искусство, и не жалела времени для Оли.

Все более ожесточаясь, до полного отрешения сосредоточивала Оля себя на том, что пыталась обдумать самостоятельно, всем и всему противопоставляя свое, собственное, непохожее. Она и на балалайке захотела учиться играть из протеста против общей привязанности к пианино или гитаре.

С родителями Оля виделась не часто. Мама обслуживала не то в два, не то в три раза больше станков, чем положено, и пятилетку выполняла чуть ли не на год раньше намеченного срока. Ее постоянно избирали делегатом, депутатом, представителем и еще кем-то, и домом ей заниматься было недосуг. А папа и вовсе взлетел высоко. Он был отличным, учшкальным токарем. Но с тех пор, как его избрали членом райкома партии, а потом и членом бюро горкома, он возвращался домой только спать. Маленькая сестренка, зачем только они ее произвели на свет, постоянно оставалась на попечении Оли — не бросишь же родную сестру...