Пионер 1989-04, страница 35

Омраченным взглядом директор обвел педагогический коллектив.

— Я думаю, в пюбом случае нам надо все выслушать до конца,— произнес директор терпеливо.— Мы, педагоги, воспитываем не только учащихся, но и самих себя. И непедагогично будет не дать высказаться нашему коллеге до конца.

Лаэрт Анатольевич продолжал высказываться, приводя убедительные доказательства. Так, он вытащил из кармана магнитофон, собранный в брелоке для ключей, и воспроизвел честный рассказ Кости Костикова обо всех событиях. Где-то в середине его Аркадия Львовна встрепенулась и очень громко воскликнула:

— Все сходится! Значит, в классе были они! Теперь я спокойна!

Наконец прозвучали Костины слова: «Только вы сами понимаете, об этом не должен знать никто...», и после этого Лаэрт Анатольевич выкрикнул:

— Я их тоже видел собственными глазами, но только сквозь стену.

— Сквозь какую еще стену?— спросил директор, и Лаэрт Анатольевич достал портативный ин-троскоп...

Далее человек посторонний увидел бы, как учителя с помощью этого прибора стали по очереди смотреть сквозь стену в класс по соседству и друг на друга как начался потом очень шумный разговор и как все гурьбой высыпали из учительской, чтобы в кабинете физики посмотреть короткий фильм, сделанный на метеоплощадке, и увеличенную схему блока индивидуального хронопереноса; как все снова вернулись в учительскую и здесь продолжали оживленную беседу, в которой сталкивались мнения, повышались голоса и которая завершилась гробовой тишиной, потому что педагогический коллектив поверил наконец, что все это невероятная правда, но нужно было еще время, чтобы привыкнуть к этой мысли.

А потом директор покрутил головой и медленно, философски произнес:

— Да, что с нами творит научно-технический прогресс!.. Надо поверить, ничего другого не остается. Но я, знаете ли, всегда готов к любым неожиданностям. Я ведь, знаете ли, и на станции юных техников раоотал, правда, еще не директором...

— Наверное, в РУНО сообщить надо,— осторожно сказала математичка Елизавета Петровна.— Или еще куда-нибудь.

— Да нет же, нет! — воскликнула лолодая преподавательница истории Вера Владимировна.— Это же просто некрасив» >.— Она быстро взглянула на Лаэрта Анатольевича.— Только случай доверил нам чужую тайну, а мы...— В глазах Веры Владимировны выступили слезы, и она с трудом договорила: — Я совершенно не понимаю, зачем... зачем Лаэрту Анатольевичу, на скромность которого вполне надеялись ребята-шестиклассники вынужденные... вынужденные рассказать ему... зачем ему понадобилось сообщать обо всем этом нам?

Лаэрт Анатольевич застыл от изумления.

— Еера Владимировна,— пролепетал он,— но ведь они снимали все, что происходит в школе...

Это ведь будут показывать в двадцать третьем веке... Как же мы все не должны этого знать?!.. Если б без этого, я никому бы не сказал...

— Ну и что из того, что нас будут показывать?— спросила Вера Владимировна.

В глазах директора школы проявилась какая-то еще неосознанная им самим до конца мысль.

— Вот РУНО нам действительно совершенно ни к чему,— задумчиво проговорил он,— нам и своих приключений вполне хватает. К тому же это неправильно: чуть что, и сразу в вышестоящую организацию. В данном случае Вера Владимировна полностью права: каждый из нас должен сохранить случайно доставшуюся тайну.

Некоторое время он размышлял.

— А нашу школу... что ж, школу эти школьники из будущего пускай и дальше снимают, раз уж начали.

Учительница истории взглянула на него с удивлением.

— Да разве вы не поняли, Степан Алексеевич? Ведь, судя по словам Кости Костикова, они теперь будут скрываться, боясь, что их кто-нибудь увидит, и из-за этого изменится ход истории.

— А кто на них написал, что они из двадцать третьего века?— спросил директор.— У нас по улицам нынче и не такие ходят, все к этому привыкли. Надо им только дать понять, что никто из нас никому не доложит, откуда они, и ничего — будут снимать как миленькие! В конце концов они тоже учащиеся, и у них задание, которое надо выполнить. Им надо зачет сдавать по натуральной истории.

— Степан Алексеевич, да что это вы такое говорите! — изумленно воскликнула Вера Владимировна.

— А говорю я то,— Степан Алексеевич принял окончательное решение и встал,— что пускай снимают! В конце концов какую школу будут снимать для того, чтобы показывать в двадцать третьем веке? Нашу! Мы не вправе упустить этот исторический момент.

— Конечно! — воскликнул увлекающийся Лаэрт Анатольевич.— Мы же входим в историю! Это такая возможность! Мы покажем себя прапра-праправнукам — моим, вашим, Степан Алексеевич, вашим, Верочка... Эх,— добавил он с досадой,— мне бы успеть отрегулировать молекулярную систему вытирания классной доски. Совсем разладилась, заклинит еще в самый неподходящий момент, когда снимать будут, неудобно получится, что о нас там, в будущем, подумают?

— Побриться и подстричься вам тоже не помешало бы! — в сердцах сказала Вера Владимировна.

— А вот это правильно,— мягко произнес директор.— Я уже сам собрался об этом сказать. То есть не в смысле побриться и подстричься, потому что это ваше личное дело, Лаэрт Анатольевич, хотя... Я в смысле более широком, в смысле некоторых других мер...

— Все равно не верю! — мрачно сказал вдруг молчавший до этого преподаватель литературы Петр Ильич.— Не верю! Нет, ничего этого не может быть' Все мы начитались фантастики.. этих,

33