Пионер 1989-05, страница 20

Тогда я не понял этого молчания. Понимание пришло через несколько дней...

Прозвучал звонок на перемену. Меня звонок застал на лестничной площадке между первым и вторым этажами. Я искал завхоза Майю Петровну, чтобы попросить у нее ключ от актового зала: хотел вновь встретиться с роялем — узнать его номер.

— Ты номер запомнил? — спросила меня Сиби в дополнительном разговоре о рояле.

У нас возникла идея обратиться в фирму «Bluht-пег» с письмом или лично, когда Лена в очередной раз поедет в ГДР. чтобы рассказать историю рояля

их фирмы за номером.....? Отсюда вопрос Сиби ко

мне: «Ты номер запомнил?»

С этим поручением Сиби я и прибыл в школу. У нас была надежда — вдруг фирма проявит интерес к уникальному с нашей точки зрения инструменту и возьмется отреставрировать, а точнее, восстановить его.

Окруженная ребятами, стремительно шла по первому этажу директор школы Галина Петровна Безродная. Поднялась на ту же лестничную площадку, на которой стоял я. Кивнула мне. На подоконнике расположила раскрытые дневники. И хозяева дневников, как я понял, окружили ее взволнованной группой. Галина Петровна энергично заносила в один дневник, в другой что-то карающее. Я тихо стоял в стороне. Потом она вновь спустилась, почти сбежала на первый этаж. И опять у нее в руках дневники уже других, попавшихся ей на глаза правонарушителей. Голос ее накалился.

— Где дежурный штаба порядка?

Перед директором мгновенно предстал мальчик с красной повязкой.

— Где влажная тряпка у порога? Чтобы каждый вытирал ноги!

Галина Петровна вновь идет наверх. Кому-то по пути говорит:

— У меня сейчас урок. Все разговоры потом.

Раздается звонок— перемена закончена.

Галина Петровна поравнялась со мной. Я посчитал

необходимым, не задерживая директора, поставить ее в известность — зачем в данный момент я в школе. Что пришел к роялю и что для этого разыскиваю завхоза Майю Петровну. Последовал ответ:

— Вы бы предварительно звонили.

Потом вдруг:

— Дежурный штаба порядка!

Вновь возникает школьник с красной повязкой.

— Поищите завхоза. Вот...— Директор показала в мою сторону и устремилась наверх.

Дежурный штаба порядка сказал мне, что Майя Петровна носит с ребятами, складывает во дворе стекла.

Я вышел во двор. На душе оскомина. Увидел завхоза. Услышав мою просьбу, Майя Петровна быстро достала из кармана ключи от зала: вот, собственно, и все. что требовалось. Я поблагодарил ее и сказал:

— Я ненадолго. Я быстро. Извините, что вам мешаю.

— Да что вы такое говорите,— забеспокоилась Майя Петровна.— Будьте у нас столько, сколько вам потребуется. Ключи потом подсуньте под двери моей хозяйственной комнаты.

Оскомина на душе уменьшилась. Я благодарно улыбнулся Майе Петровне.

Вернулся в школу. Вытер ноги о влажную тряпку

и отправился на второй этаж. Отпер двери актового зала. Рояль по-прежнему стоял на сцене, только еще больше был загнан в угол. Крышки совсем сняты и приставлены к стене, так что рояль стоял теперь полностью раскрытым. Пыль, конфетные бумажки, к которым теперь присоединились еще и окурки. Я достал специально принесенный пинцет и бинт. Оторвал кусок бинта, свернул на манер салфетки. И теперь уже не пальцами и не конфетной бумажкой, а пинцетом и марлевой салфеткой начал протирать между струн деку. Как и в прошлый раз зазвенели струны. Я терпеливо продолжал свое дело. Работать было неудобно, потому что, как я сказал, рояль был еще основательнее загнан в угол, и я едва протиснулся к нему. Номер расчистил. Разобрал с трудом— кажется, 36419. Выбросил конфетные бумажки, окурки. И решил оставить бинт и пинцет на струнах: как последнюю надежду на то, что все-таки пробудится у ребят сострадание к инструменту, и они перестанут его уничтожать. Пусть мы даже и ошибаемся, и это не инструмент Рахманинова.

Уходя и подсовывая ключи от актового зала под дверь хозяйственной комнаты, я решил, что Сиби была права, когда, побывав на Кадашевской набережной, сказала мне: «Это все-таки не наша школа».₄ Я тогда как-то не поверил — теперь был согласен. Мы здесь все-таки чужие, из другой школы. Что ж... С нами, с той малостью, которая еще осталась от нас, всегда будет верный старый учитель Давид Яковлевич Райхин, в армейском звании — капитан. Да останется у нас в памяти наша родная школа на Софийской набережной, где когда-то звучал рояль Сергея Васильевича Рахманинова и откуда многие из нас ушли солдатами в вечную память.

Семейный вечер

В дни работы над книгой воспоминаний у нас с Викой перебывало много людей. Приходят и сейчас. Смотрят Левины рисунки, портрет Верди его работы, самодельные открытки, которые он присылал матери из Одессы, где купался и загорал.

Приходят к нам с Викой смотреть парижские, мар-сельские, нью-йоркские фотографии Федотовых, их друзей по революционной борьбе. Левины детские фотографии. Их оказалось много, он с отцом, или с «мамашей», или снят самостоятельно. Две большие прекрасные акварели — наша церквушка и ваза с фруктами. Рисунок из Киевского альбома, из Среднеазиатского. В Среднюю Азию Левка ездил с отцом. А золотые американские часы? Их судьба, после смерти Левиной матери, пока неизвестна.

Конечно, всем хочется взглянуть на страницы Ле-виного дневника, в которых он высказал убежденность, что будет война, определил сроки, ход развития и ее завершение.

Просят рассказать подробнее и о людях, населявших наш дом Советов. Многие из них были у истоков создания государства, а теперь на стенах дома висят мемориальные доски. Оправдательные мраморы и граниты...

Мы сидели за большим и очень широким столом, предназначенным для игры в настольный теннис. Первый этаж в среднем дворе — нынешнее помещение детского клуба. Из окон видны на одну сторону Левин 14-й подъезд и Левино окно, Юрин 8-й подъ-

18