Пионер 1990-01, страница 44

Голиков огорченно опустился на холодное продавленное сиденье.

— Куда прикажете? — спросил извозчик.— В гостиницу или сперва в Сандуновские бани? — Для него уже было очевидно, что седок, несмотря на молодость, достался солидный.

— Обратно на вокзал,— ответил Голиков.

Кто такой Соловьев?

Две недели Голиков ехал на восток, в Сибирь. Места, в которые он попал, назывались Хакасией. Тут испокон веков жил трудолюбивый народ, обликом и обычаями похожий на монголов. Голиков видел по дороге их юрты, отары овец, косяки коней. Изредка встречались на ровном поле аккуратно отесанные, вертикально поставленные камни— могильники.

В Ужуре Аркадии Петрович явился в штаб 6-го Сибирского сводного отряда с предписанием о назначении «бывшего командира 58-го отдельного Нижегородского полка тов. Голикова» на должность «не ниже командира отдельного батальона». Армия сокращалась. Сокращался и масштаб ее деятельности.

В Ужуре Голиков сразу принялся изучать документы об Иване Соловьеве, который долгое время служил в армии Колчака.

Белый адмирал Колчак оставил в Сибири кровавый след. Более 10 тысяч человек было по его приказу расстреляно, повешено или умерщвлено деревянными колотушками; более 14 тысяч было принародно выпорото. Солдаты Колчака угнали 13 тысяч лошадей, 20 тысяч коров, увезли 1,5 миллиона пудов хлеба. И более 12 тысяч крестьянских усадеб сожгли. Жестокость нередко была бессмысленной.

Когда Красная Армия разбила Колчака, часть его поредевшего войска кинулась в Монголию и Китай, а часть, не успев бежать за границу, попряталась в тайге. В лесах затаились десятки тысяч офицеров и солдат. Дело их было проиграно, они это понимали, а выйти из леса не могли— боялись наказания.

Тогда был издан специальный декрет. Солдатам и офицерам, которые служили у Колчака, но не имели отношения к контрразведке и карательным органам, объявлялось полное прощение.

Бывших колчаковцев, когда они выходили из тайги и сдавали оружие, селили на короткий срок в специальные городки. Это не было заключением: ворота здесь не запирались. На протяжении двух-трех недель вчерашних врагов кормили, лечили, помогали установить связь с близкими, знакомили с декретами Советской власти. Бывшим колчаковцам показывали фильмы, спектакли, неграмотных учили читать и писать, чтобы они могли сами, хотя бы по складам, разбирать статьи в газетах. Затем каждого снабжали справкой, проездными документами, деньгами на дорогу и отпускали домой.

Через такие лагеря прошло свыше 120 тысяч человек. Позднейшая выборочная проверка показала: абсолютное большинство вернулось к семьям и труду. Среди отпущенных домой был и никому в ту пору не известный Иван Николаевич Соловьев. В характеристике, составленной в 1920 году, говорилось: «Соловьев Иван Николаевич. 32 лет, родился на Чулыме, в станице Светлоло-бовка, потом жил в станице Форпост». Еще парнем его знали как отъявленного лихача и забияку,

который не гнушался подлости ради своей корысти. Часто беспробудно пьянствовал, любил прихвастнуть, показать себя и выслужиться.

Приметы Соловьева были такие: «Росту невысокого, сложения прочного, исключительно подвижен и проворен. Волосы имеет рыжеватые, глаза голубые, нос хрящеватый, заостренный, носит казацкие усы. А голос у него командирский, громкий. Очень смел, отлично стреляет».

У Колчака Соловьев заслужил лычки урядника, по ни п каких злодействах замешан не был. Из леса вышел добровольно и, получив необходимые бумаги, отправился в деревню Черное озеро, где поселилась его семья.

Уже на другой день после возвращения Соловьев ходил по своему двору, пилил, колол, тесал, забивал гвозди, чистил хлев, чинил плуг, поил скот, набивал обручи на тележные колеса. Его почти круглые сутки видели за работой.

Внезапно, без всякого видимого повода, Соловьева арестовали. Уезжал он спокойно, жену в присутствии односельчан уверял, что это, надо полагать, добавочная проверка, и он скоро вернется.

А дальше в документе шла скороговорка: «Соловьев был доставлен в г. Ачинск. Бежал по дороге на работу, на которую его, как заключенного, доставляли. Вернувшись в свою деревню, он организовал банду из 6 человек, в основном из своих родственников».

Голиков прервал чтение. Скороговорка ему не понравилась. В документе не говорилось, в чем Соловьев был обвинен, какие тому имелись доказательства. И то, что Соловьева доставляли на работу, как заключенного, должно было свидетельствовать, будто бы правосудие уже свершилось. Но когда состоялся суд, к какому наказанию он Соловьева приговорил?

В той же папке Голиков нашел копию разведсводки: «В Ачинске арестованный (по какому делу, не указано!) бывший урядник-колчаковец И. Н. Соловьев, возвращаясь днем с допроса, столкнул лбами двух своих конвоиров, не взял их оружия и скрылся в неизвестном направлении. Конвоиры наказаны».

В свидетельском показании одной жительницы деревни Форпост говорилось, что из Ачинска Соловьев прибежал в их село, ходил по улице, не таясь. Зная, что он бежал из-под стражи, некоторые односельчане рекомендовали ему вернуться, «чтобы не было хуже». Соловьев отмахивался от таких советов.

Собрав небольшую шайку, он поселился в Еловом логу, верстах в двадцати от Форпоста. На одной из сопок, получившей позднее название Со-ловьевской, он построил две землянки, обложенные камнем. Прямо под горой, на заимке, жили казаки. Они пасли скот, заготавливали сено. Казаки снабжали Соловьева и его товарищей хлебом и мясом, вместе пьянствовали, но никто его не выдал, так как он считался невинно пострадавшим.

Далее в бумагах отмечалось, что шайка считалась неавторитетной, вела себя сдержанно и поначалу никого не трогала. Но жить одним подаянием шайка уже не могла и начала останавливать на дорогах подводы, отбирать часть продуктов. Если же Соловьев наведывался в село, то чаще просил, чем отбирал — боялся озлобить крестьян. Иными словами, понял Голиков, чувствовал себя атаман в ту пору достаточно неуверенно, пока не случилось из ряда вон выходящее событие. Оно оказалось переломным в истории шайки Соловьева.

42