Пионер 1990-09, страница 40

ми, он в дверь обратно вылетел; там стремянка у стены, он — затылком. И в кровь.

Мать врывается... Она крупная такая — никакой атлетической гимнастики не надо! Пощечину мне закатала, а потом еще с левой. А я и так плачу: я же испугалась. Этому уже вату прикладывают к мозгам... Да у него там на самом дело ничего страшного не было. Я слезы вытираю, а пятерня скользкая, порошковая.

— Чего ж ты делаешь, мама? Тебя из инженеров выгнали, из гостиницы а Украина», из коридорных выгнали. И из рабочих выгонят!

Она так глянула, будто знает что-то дико важное.

— Помалкивай!

Потом я все думала, что же она такое знает. И поняла: она то знает, что я ей больше не нужна вот абсолютно!

Не скажу, как это иногда любят писать, что, мол, «с этого все и началось». Да у меня таких сценариев... Потому что мамин магазин в нашем же доме. Значит, где бутылочку раздавить? Или куда «бедных бездомных» пустить для последнего разговора тет-на-тет?.. Я за уроками, за телевизором ли — никого не трясет! Этим пришедшим она говорит:

— Да вы садитесь, ребятки!

Мне:

— Танька! Кыш отсюда!

Естественно, веселым голосом, как будто мы обе абсолютно современные, живем душа в душу и все друг о друге понимаем... Потом на лестнице рубль-два даст: «До таких-то не приходи!»

Я знаю, у людей бывает и хуже! Но ведь и это плохо — особенно, когда ты видела другое. Причем в нашей же однокомнатной квартире! Но я не буду об этом рассказывать, Сколько ни старайся, обо всем не расскажешь...

И я решила уйти. А что такого? Вон по телевизору — в четырнадцать лет детей рожают. Так н, что ли, не могу в тринадцать из дому смотаться? Причем я совершенно не хочу и не собираюсь, чтобы «назло», чтоб моя мать с рыданиями бегала по Москве... Хотя она бы не с рыданиями, она бы с милицией. А после бы меня в колонию засадила!

Моей главной целью стало найти какую-нибудь берлогу, а маме сказать, что живу у подруги. Можно, например, Бутину наслать: «Марина Вадимовна! Пожалуйста! Разрешите, Таня у нас поживет?»

Да Марина Вадимовна только радостно захрюкает... Ну и черт с ней!

Берлогу я нашла быстро и случайно — повезло. Иду в школу - объявление: «Сдам молодой студентке жилплощадь». У меня сразу сердце подпрыгнуло. как воробей. Я это объявление цоп. А оно так легко от столба отлипло — клей еще не присох. Я тырь-мырь, вижу: на той стороне улицы еще одно белеется. Туда! За вторым третье обнаружила. А на четвертом захомутала старушку с банкой клейстера, тряпочкой и школьной тетрадкой этих объявлений. Я ей сразу наобещала златые горы, только лишь бы она больше не клеила. Потом на первой же перемене говорю одной... имя которой мне здесь и употреблягь-то противно, говорю ей:

— Возьмешь мой крест? За семьдесят.

А у меня единственная есть ценная вещь -дедушкин серебряный крестик. Я его берегла не знаю как — дедушка меня любил по-страшному!

И я потом ревела, как лошадь: в коробочку посмотрю, где крестик лежал, а там пусто. И реву...

А с той, которая его у меня забрала, мы базари

ли-базарили и сошлись на полтиннике. Но я так и рассчитывала: он семьдесят, конечно, не стоил...

Деньги я после школы снесла своей старушке — задаток. Говорю:

Я пока жить не буду, раз все не дала, а вы тоже не сдавайте никому...

У меня якобы стипендия через неделю. И родители пришлют...

Стали мы с Бутиной думать и гадать, где же заработать. Думали-думали... а где их возьмешь! Наташка со смехом так говорит:

— Давай рэкетирками заделаемся, что ли?.. Украдем кого-нибудь! Я бы ее обрявкала, потому что мне совершенно было не до юмора. Но так получилось, что в тот момент мы шли через сквер. А там гуляют с собаками. Я Наташку как тресну по спине! Радостно! Что нам за собаку-то будет? Может, мы ее просто нашли! А денежки всякий выложит... За любимого пса — вы же представляете!

Два дня истратили, чтобы выследить железный вариант. И нашли: муж, жена и собака. Причем жена каждый день в чем-нибудь американском или английском. Детей нету. Жена — на работу, он — дома. Мы у дверей послушали на машинке печатает. Писатель какой-нибудь или переводчик. Небось для кооперативов шарашит. Часика два посидит, пошел с собачкой... Ну, а дальше вы все знаете... _;

Отдышались мы от своей радости. Но куда соба-ку-то деть? Наташка сразу:

— К нам нельзя!

— Ну, фиг с тобой,— говорю,— повели ко мне.

И опять везение: дома никого! Мы выждали

часа два — просто уроки делали. Да и собаку заодно берегли, потому что какой-нибудь материн жлоб свободно толкнет ее за бутылку, и с концами! А собака, между прочим, как легла на кухне, так и лежала. Я ей предложила хлеба с маслом. Но она даже воду не пила... Наконец я говорю:

— Ну, Бутина, иди работать!

За два с лишним часа этот переводчик все дворы обегал, полностью от горя спятил, и теперь можно его брать.

Мы так договорились. Наташка спросит: «У вас собака потерялась, пудель такой-то и такой-то?.. Мы его нашли и готовы вернуть за триста пятьдесят рублей. Но только очень просим вас: без неправильных пост у ri к о в!»

Триста пятьдесят — это для нас огромная сумма. А за собаку отдашь и еще спасибо скажешь!

Наталья, конечно, трусила по-страшному. Но я же но могла идти, правда? Он же меня запомнил. И я сидела в кухне, в обычном своем месте. Никакая физика в меня уже не лезла... Вдруг собака подходит— голову на колени положила. И так мне почему-то странно стало. Сколько же, думаю, на свете всякой ерунды происходит— никакой атомной бомбы не надо, честное слово! Гладила я эту собаку и ревела, пока Бутина не пришла... Кричит:

— Все! Через полтора часа! У него потому что дома денег не оказалось. Говорит: в сберкассу пойду— якобы... И сразу подозрительно стало: на полтора часа в сберкассу... Чего там делать-то?

А он как себя вел, Наташ?

— Он?! Только первое слово услыхал, сразу окаменел. И шепчет: «Сколько платить?»

А я подумала: до чего же у нас все дрессированные стали. К тебе приходит простая семиклассница и спрашивает: «У вас собака пропала?» А ты с ходу про деньги... Ну и плати!

37