Пионер 1990-10, страница 18

...Живот Балда в поповом доме, Спит себе на соломе, Ест за четверых. Работает за семерых; До света все у него пляшет, Лошадь запряжет, полосу вспашет. Печь затопит, все заготовив, закупит. Яичко испечет, да сам и облупит. Попадья Балдой не нахвалится, Поповна о Балде лишь печалится, Попенок зовет его тятей; Кашу заварит, нянчится с дитятей.

— Ой-ей-ей! — радовался Роман.— Что же оп такой худой?

Разве плохо? Худые дольше живут, ответил я.— Толстые раньше помирают.

— Мы никогда не помрем! — радовался Роман. Мы с Сашей не больно толстые.

— Состаримся — помрем,- - тихонько и грустно, словно маленькая старушка, говорила Саша.

Не! — Роман отчаянно мотал головой.— Ни за что! Мы и стариться-то не будем.

И чтобы развеселить Сашу, Роман принес из кухни стакан молока и горсть тыквенных семечек.

Семечками он угостил меня и девочку, а стакан с молоком поставил на стол и объявил: Я сейчас белого вина выпью!

Отпил сметанную макушку и стал качаться и говорить:

— Ой, держите меня! Ой, я пьяный! Ой, я драться буду!.. Ой, ноги меня не держат!..

Он повалился на пол и раскинул руки. Саша смеялась, робко разгрызая тыквенные семечки. Скорлупки она прятала в ладошку и говорила картаво и весело:

— Надо милиционера приглашать! Ой, нет: надо трех милиционеров приглашать. Один с ним не справится.

— А муравейник опять жив! — сказал я.— Жив-живехонек!

На мои слова дети не обратили ни малейшего внимания.

По-видимому, не расслышали, а если и расслышали, то не уловили сути.

Дети смеялись, хохотали. Саша звала трех милиционеров.

Роман перекатывался с боку на бок и вдруг спросил меня:

— Кто его оживил?

— Кого?— не понял я.

— Муравейник! хором ответили Саша и Роман.

Так разве вы слышали, что я сказал? — удивился я. Роман ответил в иол бубнящим голосом:

— Мы все видим и все слышим!.. Мы все видим и все слышим!.. Мы все видим и все слышим!..

Я рассказал детям про то, что муравейник оживили сами муравьи, больше некому.

Еще про то, что Молчун отныне никогда не будет обижать их.

Еще про то, что Молчун — никакой не шпион и не предатель, а несчастный старый человек. Он честно воевал, и у него на этот счет есть справка.

— С печатью?— спросил Роман.

— С печатью, ответил я и уточнил для солидности: — С гербовой печатью. У тебя, Роман, печать с Дятлом. Л у него с гербом Советского Союза.

И еще я сказал, что Молчун носит страховидные очки, оттого что слепнет, а ягода черника помогает ему видеть лучше.

, На другой день мы строем пошли за черникой для Молчуна — Роман, Саша Автошина и я.

Выла середина сентября; по всем признакам черника уже сошла; но Роман сказал, что знает место, где черники полным-полно. Только идти далеко.

— А не заплутаемся мы?— спросил я. Роман ответил вопросом на вопрос:

— Я хоть раз плутал?

Шли мы долго. Лес становился темнее. Земля пошла болотистая. Мы пробирались по колоднику— по бревнышкам. Они качались, скользили и чавкали иод ногами.

А вот сухой остров. На нем росли сосны и кожистыми блестящими листочками зеленел черничник. Роман объявил:

— Черничное место!

Из-под ног с громом взлетела черная бочка. Она окатила нас тугим воздухом и, сбивая веточки с сосен, унеслась в небо.

После нее в лесу осталась светлая дыра.

— Ой-ей-ей! — сказал Роман.— Глухарь полетел. Самое черничное место.

— Грому-то, грому-то сколько! — испуганно улыбалась Саша.

Тут и ягоды пошли. Синие, дымчато-синие, а то и черные, как смородина, они встречались нечасто, но все-таки встречались.

Втроем мы набрали лукошко с верхом.

В охотку набрали: одну ягодку в рот, две — в лукошко. И сами наелись, и про Молчуна не забыли.

До чего же вкусна ягода-черника, до чего сытна! Моя бы воля — ел бы ее каждый день.

Сочная, в меру сладкая, в меру кислая, густая, как мед в сотах, черника на росе да на хвое настояна, лесной землей вскормлена, ключевой водой вспоена. Сама она и кормит, и поит, и излечивает!

— И .лучше видеть стал! объявил Роман. Я боженьку на небе вижу.

- Где?— спросила Саша.— Где он, твой боженька?

— Вон. Ты разве не видишь?

Ладошкой, синей от черники, Роман показывал вверх и тянул:

— Да во-оон он! Ты разве не видишь?

Небо между соснами, между ветвями виделось большим синим глазом в мохнатых ресницах, и Саша спросила про него:

— Этот кругляшок, что ли?

Конечно, он,— ответил Роман.— Кто же еще?

Дальше дети шли, держась за руки, как в детском саду, а я нес лукошко с черникой. Роман по-прежнему фантазировал:

— Я и под землей все вижу,— говорил он.— Ох, и золота там!

— Много?— спрашивала Саша.

— Ой-ей-ей сколько!

— Семь?

— Что ты! Больше!

Так с разговорами мы подошли к муравейнику.

К тому самому.

Теперь по краям его стояли четыре рогатые сошки, а в рогульки концами были положены четыре жердочки. Это ограждение построил, конечно же, Молчун.

Больше некому.

Муравейник тихо шелестел, потрескивал, шевелился, дышал.

Он был круглый, как щит. Живой щит Матери-Природы.

16