Пионер 1990-10, страница 57

побыть одной. Может, потому что Мэгги напомнила мне, что я некрасивая? Мама говорит, что становлюсь слишком задумчивой. Это, конечно, возрастное, а вообще у меня характер такой.

Я медленно шла вокруг дома, а Колетт прыгала и вертелась рядом. Стемнело, в доме зажгли огни, свет из окон струился на лужайку. Что-то еще напоминало о лете — квакали лягушки, жужжали какие-то насекомые, но воздух был студеный и чистый. Я принялась бегать, чтобы не замерзнуть, а Колетт лаяла от восторга и норовила ухватить меня за ноги — она решила, что я затеяла игру специально для нее.

Затем послышалось фортепьяно: прекрасные, чистые звуки раздавались в ночной тишине. Я знала, что это тетя Элина играет в общей комнате. Когда она гостит у нас, то часто садится за фортепьяно и играет, играет, играет, но на сей раз я не ожидала этого. Мне стало так грустно, что я чуть не расплакалась — впервые после вчерашнего звонка. Она играла какую-то печальную мелодию, наверное, Баха, и, когда я подумала, что дядя Хэл больше никогда ее не услышит, мне захотелось броситься к маме, уткнуться головой ей в колени и зареветь.

Я еще постояла, слушая музыку, а потом пошла домой. Там было все спокойно. Тетя Элина все еще сидела за фортепьяно. Сюзи и Мэгги, должно быть, отправились наверх. Роб и дядя Дуглас смотрели телевизор. Мама готовила салат и разговаривала с Джоном.

— Вики,— обратилась ко мне мама,— скажи Робу, что он не положил на стол салфетки. Пусть положит, когда начнется реклама.

Мы накрываем на стол втроем: Роб отвечает за салфетки, Сюзи — за вилки и ножи, а я — за тарелки и стаканы.

Я напомнила об этом Робу, и он отправился на кухню за салфетками, а я примостилась на ручке кресла, в котором сидел дядя Дуглас.

— Выключи этот ящик, Вики, - сказал он.— У меня от него голова трещит.

Я убавила громкость и опять села рядом с ним.

— Ты чем-то озадачена, моя юная леди?— спросил он.

Я действительно была озадачена и хотела с ним поделиться. Как это он обо всем догадывается?

— Дядя Дуглас, сказала я, — почему Джон может выразить свое сочувствие тете Элине, а я не могу, хотя мне так жаль ее?

Дядя Дуглас обнял меня, и его борода мягко коснулась моей щеки.

— Тетя Элина знает о твоих чувствах, дорогая.

— Но почему Джон знает, что сказать и как, а я, что бы ни сделала, все выходит глупо, будто я бесчувственная?

Именно потому, что ты совсем не бесчувственная. Ты слышала когда-нибудь о сопе

реживании?

Я покачала головой.

— Джон может продемонстрировать свое сочувствие тете Элине, потом>' что у него научный склад ума, позволяющий ему смотреть на все происшедшее как бы со стороны. Все хорошие ученые должны уметь наблюдать. Он может сильно горевать о дяде Хэле и сочувствовать тете Элине, но он остается при этом объективным, а ты — нет.

— Почему?

— Потому что у тебя художественная натура, Вики, и ты ко всему относишься эмоционально. Когда ты думаешь о тете Элине и о ее теперешних переживаниях, ты как бы на мгновение сама становишься тетей Элиной. Ты проникаешь в глубь ее страданий, и они становятся твоими. Это и называется сопереживанием. Этой болезнью страдают все художники.

— А вы?

— Конечно. Но я старше тебя, и я мог}' с этим совладать лучше тебя.

— Но дядя Дуглас, я не художественная натура. У меня нет никакого таланта.

Дядя Дуглас вновь обнял меня:

— Не беспокойся, утенок. Это придет со временем.

Дяде Дугласу всегда удается дать мне почувствовать себя значительнее, чем на самом деле, как будто я действительно важная персона. Это одно из самых замечательных черт его характера.

Вошел Роб и опять включил телевизор на полную громкость. Я поцеловала дядю Дугласа и пошла на кухшо— у меня не было никакого настроения смотреть мультфильмы.

Вскоре вернулся папа, и мама велела мне позвать Сюзи и Мэгги, чтобы они мыли руки и шли обедать. В ванной Сюзи и Мэгги, моя руки, перешептывались и хихикали, как будто у них были от меня секреты, в которые они меня сговорились не посвящать. Однако, вытерев руки, Мэгги повернулась ко мне, и ее глаза, казалось, потемнели и стали еще больше. Она сказала:

— Вчера взорвался самолет моего отца.

— Знаю,— ответила я.

Я подумала, что нужно что-то сказать, но не знала, что. Нельзя же вежливо ответить: «Мне очень жаль»,— речь шла не об игрушечном самолетике Роба.

— Если бы он не разбился, мы бы отправились с ним на побережье океана на две недели. Мне так хотелось!

Теперь я могла сказать:

— Очень жаль.

— Люди должны меня жалеть, — сказала Мэгги,— я теперь сирота.

— Мне тебя очень жаль,— с самым серьезным видом произнесла Сюзи,— просто ужасно жаль, Мэгги.

— И ты будешь хорошо ко мне относиться?— спросила Мэгги.

53