Техника - молодёжи 1936-08, страница 48

мне сообщали мои самолеты, — американцы чувствовали себя превосходно. Восьмидюймовки моей эскадры оказались бессильными против вражеской брони. В то же время я нес серьезные потери от их огня. Но так как эскадры настолько сблизились, что можно было рассчитывать на меткость наших комендоров, я продолжал упорно вести бой. Но тут наступил' критический момент: у «Атаго» сбило трубу, разрушило пост управлении, «Хагуро» получил пробоину у ватерлинии, потерял мачту. «Мийоко» вдруг стал крениться на правый борт. Три эсминца были расстреляны. Кое-где начались было внутренние пожары, но мы их быстро гасили собственными средствами...

Накаджима приостановился, словно вглядываясь в заново возникшее перед «им видение боя: водяные столбы, ставшие у бортов кораблей, были похожи «а гейзеры Иеллоустонского парка.

Навстречу вражескому Судну несся эсминец желтых, у которого откинутые назад трубы напоминали прижатые уши лошади, идущей карьером. Но через мгновенье его рубка взлетела на воздух, а второй снаряд попал в торпедный аппарат, и из него вывалились уже не страшные никому стальные сигары.

Палуба, скользкая от воды и масла, стала еще более непроходимой от человеческой крови, тихо стекавшей за борт.

Накренясь, миноносец, как раненое животное, тяжело поворачивал обратно.

Гряэно-желтое пламя орудийных выстрелов мешалось с красными вспышками внутренних пожаров. Железо и сталь палубы и корпусов, развороченных снарядами, словно гигантские мышцы пулями дум-дум, ранили своими острыми краями людей, пытавшихся пробраться под защиту броневых поясов. Воздух, расступившийся при полете тяжелых снарядов, неустанно вибрировал от орудийных ударов и взрывов. Изрешеченные трубы извергали густой, черный дым, постепенно закрывавший зрелище морского боя.

—- Понимая, что мне не совладать с противником, я решил уклониться к норд-осту, на соединение с вами. Я предполагал, что, имея тридцатитрехузловой ход, быстро выйду из пределов дальности артиллерии противника. Однако, надежда моя не оправдалась: американцы, как ни н чем не бывало, поддерживали нужную им дистанцию. Это навело меня на мысль, что их крейсера обладают скоростью не менее тридцати пяти миль.

В начале погони неприятель держался соединенно. В центре шел крейсер не известного мне класса, но по всем данным тяжелого типа, на его левом фланге — суДно меньших размеров, а справа, — в четырех милях — третье рудно того же типа. .

Доведя машины до предельного напряжения, я стал делать тоже тридцать пять узлов, и с удовлетворением заметил, что если противник и нагоняет меня, то с большим трудом; таким образом у меня возникла возможность вывести его на вас.

Но немного спустя мне донесли, что а северо-восточном направлении показались новые дымы. Сначала я решил, что это наши главные силы. Вообразите же мйю тревогу, когда вместо знакомых, родных силуэтов, я увидел тоже знакомый, но от этого еще более страшный силуэт американского линкора «Оклахома», который мы считали утопленным.

Таким образом, я влез в капкан. Теперь уже нечего было и думать выйти из сферы огня, даже взорви я котлы.

«Хагуро», у которого «а баке и на корне дымились пожары, отстал. «Ассираго» получил две .пробоины у самой ватерлинии, -- вода началу захлестывать в отверстия. Но это было еще полбеды. Хуже всего, что ои потерял винт и у него перестал действовать руль. С одним винтом, как вы сами понимаете, не выгребешь. «Мийоко» стал все больше и больше крениться на правый борт. От времени до времени он мужественно открывал огонь, но скоро погрузился в пучину. «Такао» и «Атаго» понесли громадный урон в личном составе, башни и палубы были исковерканы бомбами с самолетов. *

«Майя» и «Наци» храбро бросились к товарищам на помощь, но и их отогнал сосредоточенный огонь противника. Вскоре «Наци» подвергся жестокой атаке эсминцев и, получив три попадания торпед, пошел ко дну. «Майя» вырвался из кольца врагов, но судьба его мне не известна Вряд ли ему удастся ускользнуть, —до темноты они все. равно настигнут его.

«Такао» и «Атаго» тоже прорвались, но они сейчас ~ груда расплавленных и перекрученных кусков стали и

железа. Убыль людей превышает самую смелую фантазию. Мои корабли только коробки, которые...

Накаджима не мог продолжать. Истерическая спазма сдавила горло отважного командира.

— Зало «ы сами остались в живых,— проговорил адмирал Тогано. Он слышал весь доклад, стоя никем не замеченный в дверях салона.

Накаджима встал. Теперь это уже не был подавленный горем человек, у которого сегодняшний день отнял все — заслуги, репутацию, будущее. Он твердо смотрел в лицо своему начальнику.

— Значит, сами-то вы остались в живых? — повторил с нотой презрения старый адмирал.

~ Нет господин командующий. Убивает не пуля, а судьба. Капитан первого ранга Накаджима очень скоро догонит своих товарищей. На пути в долину смерти он задержался только для того, чтобы дать вам и родине подробный ответ. Сейчас это выполнено. Разрешите мне удалиться?

— Вы —настоящий самурай,—с чувством произнес адмирал.-—Вам не повезло,— что поделаешь! Но ваш поступок сохранится в памяти народной. О вашем героизме доложу самому императору. Я убежден, что его величество окажется благосклонным к вашей семье. Действуйте! Флаг-секретарь будет вашим ассистентом. Каюта флаг-связиста свободна, — он утром убит осколком бомбы.

Накаджима пожал руку командующему и начальнику штаба. Но на пороге Накаджима столкнулся с вбегавшим в салон флаг-лейтенантом и невольно отступил. Помощник начальника штаба выглядел, как человек, сорвавшийся с петли. Он долго глотал воздух, не будучи в состоянии выдавить из себя одного слова.

Наконец, под гневным взором Тогано, офицера Прорвало:

— Позор, позор! Несчастье! Катастрофа!

— Да говорите же толком, чорт возьми!

— Корабли, которые мы взяли в плен, не корабли, а макеты. Торговые суда, лайбы, дрянь... Я осмотрел все и нашел только два устаревших линкора, годных на слом. Все остальные — подделка, все сто семнадцать вымпелов. Мы дрались с огромными чучелами.

Начальник штаба густо покраснел, потом стал бледнеть, пока лицо его не приняло зеленоватого оттенка.

Адмирал, старческие ноги которого подогнулись от волнения, медленно опустился иа диван. В салоне наступила гробовая тишина.

Вдруг Накаджима громко рассмеялся. Все с глубоким сожалением взглянули на человека, сошедшего с ума на краю могилы.

— Господа офицеры, чего вы воззрились на меня, точно на помешанного? Вы ошиблись: я вполне нормален. Меня просто рассмешило сообщение лейтенанта. Вот оно — боевое счастье! Ведь бывает же так, — держишь его за хвост, а черев секунду глянешь, — в руках один лишь хвост и остался. Но, скорбя о родине, я радуюсь за себя: теперь мне не будет скучно итти по дороге отцов. У меня есть прекрасные спутники. Вам не повезло, господин командующий и господин начальник штаба! Что поделаешь! Я убежден, что вы, как настоящие самураи, разделите мой жребий. Разрешите пропустить вас вперед, господин командующий?

Бред капитана Накаджима был неслыханным нарушением дисциплины. Все затаили дыхание. Но ни адмирал, ни начальник его штаба ие шелохнулись. Прошло еще несколько томительных мивут. Накаджима вызывающе посмотрел на своих начальников.

Наконец, начальник штаба овладел собой и, строго взглянув на Накаджима, проговорил:

— Попридержите вашу иронию, капитан первого ранга Накаджима. От нее несет бессильной злобой. Вы позабыли главное: наша эскадра еще существует, а вашей нет и в помине. Мы допустили ошибку, — никто не мешает нам ее исправить. Вам уже не поможет ничто. Не так ли, господин командующий?

Накаджима съежился. Против железной логики начальника штаба спорить было нелепо. Он был прав: у командира ие существующей больше эскадры есть единственный достойный выход — смерть. Таков обычай самураев. Накаджима понял это. Он отдал честь присутствую-щим, повернулся и скрылся в дверях. За ним, пряча саблю в складках пестрой материи, поспешно вышел флаг-секретарь, .

Через полчаса в кают-компании флагманского корабля съехавшиеся на экстренный военный совет командиры внимательно следили за речью начальника штаба, подводившего итоги по первому пункту совещания.